Книга белой смерти - Чак Вендиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12 ИЮЛЯ
Роузбад, штат Небраска
Неделю спустя долбаное яблоко начало терять свой блеск.
Разумеется, Пит Корли никому не говорил об этом – для пастухов стада и для наблюдающих за ними средств массовой информации он присутствовал среди них, звезда на сцене, солнце, вокруг которого все они обращались. По крайней мере, эту ложь он говорил самому себе. Однако Пит чувствовал, что к нему уже начинают привыкать, словно он был чем-то само собой разумеющимся, «еще одним членом команды». Пит не хотел быть еще одним членом команды. Он хотел быть ее предводителем. А еще лучше – ее божеством. У команд бывают свои божества? Это было бы что-то – каждая команда со своим персональным божеством. Здорово, правда? Пит покачал головой.
Разумеется, Корли делал все возможное, чтобы привлекать к себе внимание. Пару дней назад он дал денег Чарли Стюарту, и тот заглянул в магазин музыкальных инструментов в Омахе и купил две портативные колонки «Маршалл» и лучшую электрогитару, какая только имелась в наличии, – сверкающий черный «Гретш». Далеко не лучший вариант, но, блин, это было уже что-то.
Пит соединил колонки параллельно, подключил гитару и встал на крыше жилого фургона Чарли, словно гитарное божество на своей колеснице. Он сыграл несколько песен, таких, чтобы толпа могла ему подпевать, исполнил пару берущих за душу гитарных соло и, разумеется, не прошел мимо главных хитов «Мерзкого пошляка» – «На полных пара́х вперед», «Дрожь Купидона», «Пламенная женщина» (возможно, самая сексуальная песня во всем рок-н-ролле, а это говорит о многом), после чего переключился на менее известные композиции.
Несмотря ни на что, гитарой Корли по-прежнему владел неплохо – однако он не шел ни в какое сравнение со Злобным Элвисом. Пит обеспечивал поддержку. Только ритм-гитара. Первой гитарой был Элвис – и этот долбаный козел умел извлекать из гитары такие звуки, словно был величайшим в мире любовником, а гитара была его последним сексуальным завоеванием. И сейчас Пит приходил в отчаяние, натыкаясь на пределы своих способностей, – и что с того, что эти неотесанные остолопы ничего не смыслили в настоящем таланте, им было глубоко по барабану, но он-то это понимал, и, может быть, интуитивно они также это понимали.
Потому что, когда Пит, забравшись на крышу фургона, только начинал играть, толпа была большой, однако за час она заметно поредела. И продолжила редеть дальше.
Кое-кого из слушателей Пит вернул, когда начал исполнять проповеди какого-то пастора из Индианы – какой-то змеи подколодной, вещающей по радио и в интернете, по имени Мэттью Бёрд (имя вымышленное, рассудил Пит, а уж он-то знал толк в вымышленных именах, поскольку в рок-н-ролле их было выше крыши). Этот Бёрд, сладкоголосая деревенщина, снова и снова распространялся о том, что лунатики являются паломниками дьявола и все такое, – и, подобно многим нынешним долбаным так называемым христианам, он говорил так, будто сочувствует всем вселенским бякам, однако при этом яростно осуждал всех и вся, кто демонстрирует истинное сострадание, – поэтому Бёрд был легкой добычей. Корли врубал на полную мощность лицемерные бредни пастора, затем время от времени прибирал громкость, давая возможность толпе разразиться гневными криками, – и присоединялся к ней сам, издеваясь над долбаным членом такими словами, как: «Вот она, хваленая христианская терпимость, да?», «Похоже, кому-то нужно хорошенько треснуть по голове Библией» или просто «Какой-то долбаный педераст, я не прав?».
Какое-то время это работало. Пит знал, что пастухи внимательно слушают проповеди Бёрда, поэтому ему какое-то время удавалось раздувать эти угли.
Однако долго так продолжаться не могло. Люди… все равно расходились.
Меньше восторга от выступления Пита.
Меньше гнева на Бёрда.
Меньше всего.
Пит старался убедить себя в том, что эти люди просто заняты другими делами. Они должны опекать своих путников. Они должны пить воду, есть сэндвичи, охлаждаться. У них болят мышцы. Они устали, им надоело однообразие. Так, подождите, это он устал, это ему надоело однообразие, потому что вокруг простирается бесконечное унылое однообразие. В Нью-Йорке, по крайней мере, есть на что посмотреть. Можно увидеть, как орут друг на друга покупатель и продавец, можно вдохнуть аромат халяльных кушаний, можно также почувствовать запах мочи из вентиляционных шахт, можно увидеть, как крыса отчаянно сражается с собакой из-за недоеденной булочки. (Титры: «Крыса одержит верх, поскольку нью-йоркские крысы непобедимы, твою мать».)
Ну а на что смотреть здесь?
Трава. Пшеница. Кукуруза. Соя. Такое впечатление, будто какой-то долбаный лентяй – графический дизайнер – снова и снова копирует один и тот же пейзаж. Щелк, щелк, щелк. Эта избыточность действовала на Пита угнетающе. Внезапно он почувствовал себя в ловушке. Ему стало трудно дышать.
На этих бескрайних просторах он почувствовал себя внутри стремительно сжимающегося ящика.
«Как будто в чулане?»[90] – спросил внутренний голос.
Глупый голос; Пит поспешно растоптал его, словно окурок. Дополнительно мысленно растерев его подошвой – на всякий случай.
Теперь он находился поодаль, шел рядом с дорогой, приветственно вскидывая «козу» всем, кто проходил мимо. Прижимая к уху телефон, Пит слушал гудки, одновременно раздражаясь и огорчаясь зрелищем тех, кто шел вместе с ним, – раздражаясь тем, что ему не давали уединиться, чтобы поговорить по телефону, и в то же время огорчаясь тем, что его не окружали плотной толпой, как должны были бы. Он превратился в нечто привычное. Перестал быть единственным и неповторимым и стал одним из.
Твою мать, твою мать, твою мать-мать-мать!
Наконец ему ответили. Его жена Лина.
– Так, дай-ка я сама догадаюсь, – сразу же начала она. – Ты наконец возвращаешься домой.
– Что? – изобразил ошеломление Пит. – Что ты имеешь в виду, женщина?
– Я имею в виду то, что знаю, как это происходит. Ты отправился туда ради внимания, ты получил свое внимание, а теперь внимание угасает, и ты ищешь, как бы смыться,
