Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катул огляделся. Они были не одни: он заметил Тита Лабиена, Аврелию, мать Цезаря, его жену Помпею и юную Юлию. Он устроился на ложе, указанном хозяином дома – дома в сердце Субуры, самого бедного квартала города. Как и многие другие, Катул не понимал, что удерживает сенатора в этом районе Рима, но в тот вечер его беспокоил другой вопрос.
– В своем письме ты упомянул, что существует некое дело, которое мы могли бы обсудить, и что согласие доставило бы нам обоюдную выгоду, – дружелюбно продолжил Цезарь. – Что ж, я тебя слушаю.
Катул кивнул, отпил вина из поднесенного ему кубка и наконец заговорил.
– Я не совсем понимаю, почему ты не подыщешь себе жилье, более соответствующее твоему положению как сенатора, – сказал он, решив не начинать разговор с того вопроса, который привел его в этот дом. – Ты ведь сенатор, а жизнь здесь, посреди Субуры… – Катул умолк на полуслове, покачал головой, снисходительно улыбнулся и перешел к делу: – Я хочу сделать тебе предложение, касающееся выборов понтифика.
Цезарь кивнул:
– Я догадывался, что речь пойдет о чем-то таком. Как я уже сказал, я слушаю тебя.
– Это предложение исходит не только от меня, но и от крупнейших властителей Рима: мы просим тебя снять свою кандидатуру. – Катул поднял руку, чтобы ни хозяин, ни Лабиен, который сделал попытку вмешаться, его не прерывали. – Разумеется, в обмен на возмещение.
– Возмещение какого рода? – невозмутимо спросил Цезарь после недолгого молчания.
Катула удивило внешнее спокойствие, с которым Цезарь отнесся к его предложению. Возможно, он решил поторговаться.
– Вещественное, – уточнил Катул.
– Денежное, – перевел Цезарь на общедоступный язык.
– Да, мы предлагаем тебе крупную сумму денег, – подтвердил Катул.
– «Крупная» – понятие относительное, – возразил Цезарь. – Например, ты говоришь о крупнейших властителях Рима, в то время как я, возможно, мог бы подумать, что они являются крупнейшими сторонниками колоссального неравенства между Сенатом и народом. У слова «крупный» слишком много значений.
Катул не стал спорить и сосредоточился на деньгах:
– Мы можем предложить тебе…
У него возникло искушение назвать меньшую сумму, нежели та, которую они согласовали, но Цицерон настоял, чтобы он не вступал в торг и сразу сказал, сколько они предлагают. Все или ничего. Разумеется, сумма должна была быть внушительной, чтобы произвести впечатление на Цезаря и убедить его принять взятку.
– Мы можем предложить тебе, – повторил Катул, – тысячу триста талантов серебра, что, как я понимаю, покроет все твои многочисленные долги, в первую очередь перед Крассом.
Помпея, как раз в это мгновение сделавшая глоток вина, поперхнулась и закашлялась.
Лабиен открыл рот, ничего не сказав.
Юная Юлия моргнула и посмотрела на отца.
Аврелия потупила взор и правой рукой разгладила складку на тунике.
Цезарь молчал. Он поднял брови, быстро подсчитывая в уме. Да, эти деньги покрывали всю сумму, которую он задолжал Крассу.
– Это обеспечит то, чего тебе не хватало со дня вхождения в Сенат, – добавил Катул, видя, что собеседник впал в задумчивость. – Ты выплатишь все долги Крассу и станешь свободным сенатором. Мы предлагаем тебе не только деньги, но и свободу действий в ближайшем будущем. И главное – независимость. Ты будешь… свободным и независимым.
– Денег вполне достаточно, – сказала Помпея, откашлявшись. Свобода в государственных делах была ей безразлична.
Цезарь искоса посмотрел на нее, по-прежнему храня молчание.
– Клянусь Юпитером, ты примешь это предложение. Неужели тебе не нужны тысяча триста талантов серебра? – настаивала Помпея. – Никто в здравом уме не станет отказываться от целого состояния. Тем более в обмен на религиозную должность, а не государственную: тебя ведь не склоняют к отказу от преторства или цензорства.
Катулу казалось неуместным, что женщина, пусть даже супруга хозяина дома, вмешивается в переговоры, но, поскольку это было ему выгодно, он не выказал презрения, как сделал бы при любых других обстоятельствах. Его жена и остальные женщины в доме не смели встревать, когда мужчины обсуждали государственные и любые другие дела. Но сейчас Катулу казалось, что сам Сулла, действуя через внучку, помогает ему из Аида.
Цезарь поставил кубок на стол и, не обращая внимания на слова жены, кивнул гостю:
– Это щедрое предложение. Должен признать, названная тобой сумма больше, чем я ожидал, но все же я откажусь от нее и ни за что на свете не сниму свою кандидатуру. И поскольку это религиозная должность, я призываю богов стать свидетелями моей решимости участвовать в выборах.
Изумленный Катул не произнес ни слова. Никому не приходило в голову, что Цезарь может отказаться. Катул видел, как многие сенаторы, преторы, квесторы и даже римские цензоры соглашались на гораздо меньшие суммы. Ему казалось нелепым платить такие огромные деньги за отказ от участия в выборах, но теперь он видел, что Цицерон и Катон не преувеличивали решимость этого человека.
– Значит, ты предпочитаешь оставаться рабом Красса? – спросил Катул, дабы заставить своего неприятеля задуматься о предвыборной борьбе.
– Я не раб Красса. У нас с Крассом общие интересы. Да, я должен ему значительную сумму, которую со временем верну.
– Не представляю как, – проворчала Помпея.
Цезарь не собирался доставлять Катулу удовольствия, пререкаясь с женой в присутствии посторонних, а потому промолчал.
– Поскольку я отказался от твоего предложения, – произнес он, – полагаю, наша встреча подошла к концу.
Катул кивнул, медленно встал и, прежде чем уйти, произнес всего три слова:
– Ты совершаешь ошибку.
То ли от перенапряжения, которое он испытал, отказавшись от целого состояния, то ли из-за вопиющего поведения жены в присутствии его противника, то ли просто не желая и дальше изображать спокойствие и сдержанность, Цезарь вскочил. Теперь их разделяло всего несколько шагов. Стоя перед Катулом, Цезарь бросил ему в лицо не просто слова, но вызов:
– Разумеется, вам, оптиматам, погрязшим в бесконечном высокомерии, очень не по душе, когда человек не хочет подчиняться вашим желаниям. В последний раз я так же решительно отказал одному из оптиматов в восемнадцать лет – отказал Сулле, который требовал, чтобы я развелся с первой женой. Он ударил меня по лицу и приговорил к смертной казни, но, как видишь, не я теперь блуждаю по Аиду. Полагаю, тебе недостанет ни решимости, ни храбрости, чтобы хоть пальцем меня тронуть.
Катул невольно попятился и больше не сказал ничего. Чувствуя себя глубоко оскорбленным, он покинул дом Юлия Цезаря.
Улицы Рима
Поспешно шагая по улицам Субуры, Катул ясно осознал, что дух проклятого Гая Мария живет в его племяннике и рано или поздно им придется остановить восхождение Цезаря.
