Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

Нет, к врачу обращаться не стоит.

Выключив душ, он запустил режим сушки. Затем вышел из ванной, оделся и, все еще пребывая в легкой прострации, отправился вниз в поисках позитива.

Столовая гладиатория пустовала. Ни коллег по несчастью, ни обслуги. «Шакконский стол» — бери, что хочешь. Тарталья взял гренки с козьим сыром, пять ломтиков бекона, салат из зеленой аммонтарской репы и кофе. Кофейный аппарат был из дорогих — разобраться в насадках и сенсорах удалось не с первого раза. Но результат превзошел все ожидания.

«Мулатка пусть удавится от зависти…»

По привычке забившись в угол, он отдал должное завтраку. Минут через десять в столовой объявились еще двое: мужчина с мятым лицом бухгалтера, у которого не сошелся годовой баланс, и женщина — жгучая брюнетка в кимоно. Гладиаторы? Персонал? Оба молча кивнули, приветствуя новенького, и принялись без энтузиазма выбирать еду. Лючано кивнул в ответ и сделал вид, что интересуется парочкой не более, чем они — им.

Допив кофе, он направился к выходу — и в дверях столкнулся с Жоржем Мондени, ланистой гладиатория. Сиречь, комендантом заведения, судя по исторической беллетристике.

— Доброе утро.

— Доброе… Борготта, кажется?

— Да.

— Я искал вас. Присядем?

Они расположились в холле, в двух глубоких креслах. Между креслами стоял столик со старинной бронзовой пепельницей — не пластик «под бронзу», а настоящий металл. Ланиста извлек портсигар, протянул Лючано.

— Спасибо, я не курю.

Мондени пожал плечами, достал коричневую сигарилло, прикурил от зажигалки с «вехденской искрой». Ланиста был худой, узколицый, с острыми скулами, тонкими пальцами. Хотелось бы добавить: «тонкими нервнымипальцами», но ни пальцы, ни сам Жорж нервными не выглядели. Скорее уж напротив — ланиста казался апатичным, едва ли не сонным.

— Итак, ваши обязанности. Их мало, и они не слишком обременительны. Но исполнять их вам придется неукоснительно.

Мондени выдержал паузу.

— Распорядок дня: завтрак с восьми до девяти, обед с двух до трех, ужин с семи до девяти. При желании, или если опаздываете, можете питаться в городе за свой счет. Вернее, — Жорж усмехнулся, демонстрируя превосходные зубы, — за счет хозяина. Ночевать вы обязаны в гладиатории. Вам полагается быть внутри здания не позднее полуночи. За опоздание положено наказание.

— Какое?

— Опоздаете — узнаете. Гарантирую, что вам не понравится. Лучше придерживайтесь распорядка.

— Хорошо, учту.

— У вас будет достаточно свободного времени, но на назначенные мероприятия вы должны являться обязательно. Я имею в виду транслят-шоу и «арену». Позже к ним добавятся творческие встречи без трансляции, публичные и индивидуальные.

Ланиста еще раз хохотнул, Идея «творческих встреч» доставила ему колоссальное удовольствие. Похоже, сегодня Жорж пребывал в чудесном настроении, несмотря на сонливость.

— Транслят-шоу? Встречи? — Лючано решил, что ослышался. — Я не артист… то есть, артист, но специфический! Я невропаст, я не из тех, кто выходит на сцену…

— Невропаст вы, Борготта, физик или ассенизатор — это неважно. Сейчас вы — семилибертус. Вы должны выступать, и вы будете выступать. Уверен, вам это придется по сердцу.

Он прищурился, оценивающе глядя на новичка — словно прикидывал, как тот будет смотреться на сцене. Во взгляде, в выражении лица ланисты помимо профессионального внимания сквозило что-то еще. Так «подшитый» алкоголик с тоской смотрит на человека, который отправляется в ресторан на дружескую попойку.

Тарталье стало неловко, и он отвернулся.

— Надо — значит, надо. Буду выступать. Хотя кого может заинтересовать моя скромная персона — ума не приложу.

«Ну, это ты, положим, загнул, — едко усмехнулся Гишер. — Прибедняешься. Добрая половина Китты с удовольствием посмотрела бы шоу с твоим участием».

«Ага, станут они мои записи продавать на Китту! Тоже мне, новый Бадди Гай выискался!»

— Заинтересует, не сомневайтесь.

— А что насчет… арены? Мне придется… э-э… Драться?

— Драться? — Жорж расхохотался и долго не мог успокоиться. — Дружище, спите спокойно! В Галактике мало мест, более безопасных, чем наша «арена». Тем паче вы вряд ли знаете, за какой конец держат оружие…

Он дождался, пока новоявленный гладиатор вздохнет с облегчением. И лишь после этого заметил:

— Однако у вас будут и другие обязанности. Идемте, я покажу.

В дальнем конце коридора обнаружилась дверь, ведущая вниз. Спустившись на пролет, они оказались перед следующей дверью, куда более внушительной. Два замка, кодовый и папиллярный, камера слежения…

— Ну у вас и подвалы! Прямо как в тюрьме.

— А это и есть тюрьма. Бывшая, — титанопластовая плита с покрытием из термосила ушла вбок, открывая следующий лестничный марш. — Тюрьму лет двадцать назад снесли. Сверху построили гладиаторий, а подвал остался.

— Что здесь сейчас?

— Овощехранилище.

Недоумевая все больше: за каким чертом его ведут в овощехранилище?! — Лючано топал по ступенькам вслед за ланистой. Ступеньки вывели людей в новый коридор. Под потолком на магнитных подвесках плавали шарики «теплой» плазмы. Считалось, что их свет видимого диапазона идентичен по спектру излучению «оранжевых карликов».

«Скажите на милость, — спросил издалека маэстро Карл, — зачем в подвале „естественный“ свет? Чтобы томаты лучше колосились в закромах?»

По обе стороны коридора располагались камеры, забранные стальными решетками. Никаких силовых полей, сверхпрочных пластиков — старая добрая сталь.

— А вот и наши маленькие друзья. Знакомьтесь.

Жорж хитро подмигнул.

Сюрпризы Тарталья терпеть не мог. Еще больше, чем неопределенность. «Разрешите вас представить! Уважаемый Лючано, это Баклажан; уважаемый Баклажан, это Лючано. Баклажан у нас рецидивист, Борготта, как и вы, потому и сидит за решеткой. Не хотите составить ему компанию? Ха-ха, я пошутил! Решетки — это от воров. У нас, знаете ли, очень дорогие и редкие овощи, всяк норовит украсть…»

«Не паясничай, — оборвал внутренний монолог Добряк Гишер. — Загляни в одну из кутузок и выясни, что там. Или ты боишься?»

В ближайшей камере сидел человек. Здоровый, крепкий детина с взлохмаченной шевелюрой. Свежий шрам на щеке, глаз подбит, губа расквашена. Подобный «джентльменский набор» вкупе с синей робой и штанами не оставлял сомнений: сиделец — матерый уголовник.