Дни нашей жизни - Вера Кетлинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немиров ответил не очень умной резкостью. Еще не хватало, чтоб Клаву припутали к их разногласиям! И чтобы Клава оказалась в одном лагере с теми, кто ему житья не дает!
После собрания к Немирову подошел Раскатов.
— На этом пути у вас успеха не будет, Григорий Петрович, — сказал он. — Советую подумать. И присмотритесь к опыту других, хотя бы к инициативе металлургов... вы ведь с ними связаны?
...Клавы дома не было.
Елизавета Петровна спросонок ежилась, накрывая стол к ужину, удивленно спросила:
— А Клава?
В последние дни она вместе с зятем настояла на своем. Григорий Петрович отвозил Клаву на работу и вечерами заезжал за нею. Сегодня он впервые не подумал об этом.
Не отвечая, Немиров закрылся в кабинете и некоторое время стоял посреди комнаты, мысленно подводя итог происшедшему. Итог был невеселый. После такой публичной проработки вырисовывались два выхода — или уступить, подчиниться, то есть признать себя неправым, а значит — каяться как мальчишка... чтобы Диденко торжествовал и потом докладывал, что вот, мол, «у хозяйственного руководства были промахи, вовремя нами замеченные и выправленные благодаря развитию критики и самокритики...» и так далее и тому подобное. Или же бороться, немедленно ехать в Москву, заручиться поддержкой министра, а может, и промышленного отдела ЦК. Ну, а если не получишь поддержки?
Нет, все это не годилось.
Его томила мысль, что завтра с утра надо встречаться со множеством людей, которые сегодня голосовали против него. Только так он и расценивал этот дерзкий пункт, — против него. Единогласно, при четырех воздержавшихся. Один из четырех — он сам. Второй Каширин. А ещё кто? От злости он не стал смотреть — кто. Может быть, Любимов? Черт бы его подрал, этого трусливого лицемера! Наедине возражал самым яростным образом: «Это же петля!», «никто с нас голову не снимет, если мы задержим турбины, а что будет, если мы нашумим с этим стахановским планом — и провалим?» А на собрании и рта не раскрыл, хотя кому-кому, но уж начальнику турбинного цеха следовало высказать свое мнение!
...Григория Петровича душила обида, когда он вспоминал людей, выступавших против него. Этот сталевар из фасоннолитейного! «Дирекция нервы бережет...» Ефим Кузьмич! Старик, который всегда видел от директора только уважение и внимание! И вдруг вытащил какую-то цитату из речи Орджоникидзе — дескать, дело будет в срок, а директора может и не быть... И этот его зятек Воробьев: «Товарищи начальники, вы же превратили министерский, государственный план из основы нашего движения в тормоз, в помеху!..» И заносчивый инженерик Полозов, посмевший назвать слова директора «резиновой формулировкой»...
Нет, надо ехать в Москву, завтра же — в Москву! Как держаться в Москве, что сказать и о чем говорить не стоит, это обдумается в пути. А ехать надо. Пусть покрутятся недельку без директора, пусть поймут... Критиковать они все мастера, а вот работать!..
И он со злорадством припомнил замеченный им на днях беспорядок на инструментальном складе турбинного цеха. Ну погодите, голубчики!
Чтобы сорвать на ком-нибудь злость, он позвонил на завод. Турбинный цех долго не отвечал, и Григорий Петрович уже мысленно обругал и Полозова, и Любимова — уехали спать, а ночная смена не обеспечена руководством, никто даже не отвечает, — порядочки!
Он уже хотел швырнуть трубку, когда цех откликнулся:
— Полозов слушает.
— Долго ждать приходится, чтоб узнать, что в цехе!
— Дежурный диспетчер у своего аппарата, вас неправильно соединили, — сказал Полозов. — Смена работает, Григорий Петрович. Первые узлы к утру поступят на стенд.
Стараясь сдержать раздражение, Григорий Петрович задал несколько деловых вопросов и напоследок доставил себе удовольствие — отругал Полозова за беспорядок на инструментальном складе. Пусть почувствует, что директор все-таки директор!
— Слушаюсь, — спокойным и, как показалось Немирову, иронически-послушным голосом ответил Полозов. — С утра приму меры.
Позвонив еще в несколько цехов и по каждому цеху найдя повод сделать резкое замечание, Немиров разрядил раздражение и уже бесстрастно принял решение бороться и победить — здесь ли, в Москве ли, как удастся. Не на такого напали, чтобы вытянул руки по швам!
Он позвонил на квартиру Каширину и, оборвав на полуслове его жалкие оправдания, приказал подготовить с утра материалы, которые могут понадобиться в Москве.
— Завтра едете? — обрадовался Кашнрин.
— Завтра, если позволят дела, — сухо ответил Немиров и, не прощаясь, повесил трубку.
Шел двенадцатый час, а Клавы все не было.
Конечно, не надо было отпускать машину, не проверив, дома ли Клава. Она всегда ворчит, зачем он гоняет ради нее машину, но вдруг она все же обидится, что он забыл позвонить? Не рассказывать же ей, какую баню ему сегодня устроили!
Он неохотно, на всякий случай, позвонил Саганскому — может, тот случайно забрел в свой кабинет, у них зал собраний рядом, при заводоуправлении.
— Борис Иванович? — любезнейшим тоном спросил Немиров, услыхав знакомый голос. — Нижайшее почтение! Немиров говорит. Как жизнь?
— А ну ее к черту! — неожиданно злым тенорком отозвался Саганский. — Опять у вас что-нибудь горит?
— У меня? Ничего. Не вовремя я, что ли, Борис Иванович? Так ты скажи. Я, понимаешь, жену потерял. Не видал, у вас она или ушла домой?
— Ах, жену! — ядовито протянул Саганский. — Ты бы ее дома держал, жену, тогда и не терялась бы. Сейчас пошлю узнать.
Должно быть, он швырнул трубку на стол, так она треснула. Слышно было, как он громко приказал «разыскать эту самую… Клавдию Васильевну». Потом он проворчал в трубку:
— Говорят здесь еще, сейчас найдут. Подъедешь за нею? Или мне прикажешь отправить ее?
— Я, понимаешь, машину отпустил, — со вздохом сказал Немиров. — А ты что такой мрачный?
Не отвечая, Саганский поговорил с кем-то и сообщил:
— Явилась твоя Клавдия Васильевна. Но моих ухаживаний принимать не хочет, поедет трамваем.
До Немирова смутно донесся смех Клавы. Трубка щелкнула, разъединив аппараты.
Занятно: что там произошло? Видно, и Саганскому перепало, и у него не так уж все оказалось хорошо, как он любит изображать!
Повеселев от этого предположения, Григорий Петрович успокоил тещу, что Клава возвращается, и вышел из дому — встречать.
Погода портилась, небо затягивало тучами, редкие одиночные капли предвещали надвигающийся дождь. Где-то вдали слабо погромыхивал гром.
Было удивительно приятно ждать Клаву на трамвайной остановке, подобно юнцу, встречающему свою девушку. И не хотелось больше томиться мыслями о сегодняшней неприятности — черт с ней, мало ли что бывает в жизни, все, наверное, утрясется. А не утрясется — будет еще время об этом подумать. Вот как хорошо сейчас на воздухе! Капли крупные, редкие, теплые! И воздух теплый, совсем летний. Только бы Клава успела проскочить до большого дождя...
«Нелепо, что мы совсем не бываем на воздухе, — думал он, вглядываясь в набегающие издали огоньки трамваев. — Так и состаришься в директорском кресле, поседеешь до времени от всяких неприятностей, наживешь пузо, как Саганский... Ходить бы с Клавой по вечерам гулять! Ей это просто необходимо — воздух».
Трамваи подходили и уходили, а Клавы все не было. Где и почему она задержалась? Ведь уже десять раз можно было доехать! До того как увидеть ее, он услыхал ее смех. Она шла пешком, шла не одна, и смеялась от всей души, даже сгибалась от смеха, повисая на руке своего спутника — высокого, широкоплечего. Гаршин?! Значит, подкараулил у завода... а она не только не прогнала, а еще согласилась пойти с ним пешком? Стиснув зубы, Немиров решительно шагнул навстречу и в ту же минуту увидел, что это не Гаршин.
— Вот так так! — обрадованно закричал Григорий Петрович. — Нежный муж встречает, а она с кавалером под ручку!
Клава высвободила свою руку из руки спутника:
— Знакомься. Наш главный технолог, Олег Яковлевич. Мы пошли пешком, чтобы проветриться. Ну и баня сегодня была!
— То-то Саганский злой как черт.
— Еще бы! — сказал Олег Яковлевич и переглянулся с Клавой. — Клавдия Васильевна такого жару дала ему!
Клава снова расхохоталась:
— А тут еще ты звонишь!
И ласково попрощалась с технологом.
— Я к вам зайду с утра насчет К-семнадцатого,— пообещала она.
Что это такое — К-семнадцатый? Немиров не знал. И что связывает ее с этим Олегом Яковлевичем? Почему он увязался провожать ее? Поднимаясь по лестнице вслед за Клавой, глядя на ее тонкую шею, чуть прикрытую светлыми, еще не отросшими после болезни кудрями, он вдруг сказал себе: «Надо ребенка. Обязательно ребенка. Пока нет детей, это не семья».
— До чего же я голодна! — воскликнула Клава, небрежно сбрасывая пальто на руки мужа и взбивая волосы, примятые беретом.
