Непосредственный человек - Ричард Руссо

недотумкали, но тот, который называл себя братом Рашида, все еще смотрел на меня так, словно не расчухал, с чем я к нему вышел. И он-де желает знать, с какой стати я тычу в него этой штуковиной, когда все, чего он требует, — получить деньги, которые я задолжал. Да этот проклятый парень без ушей на свет уродился, сказал я себе. Наверное, его стоило пожалеть, каково жить на свете глухарем. Но чтоб рассеять недоразумение, я ему еще раз все растолковал, погромче, чтоб точно расслышал.

Я сказал ему, что в руках я держу помповый обрез, потому что, хоть мне и больно это признавать, это штука необходимая в здешних местах, где я живу. Я даже потратил некоторое время и изложил ему историю нашей жизни. Когда моя дочка была маленькой, сказал я ему, мы ей разрешали гонять на велике по окрестностям где вздумается, потому что это было безопасно. В те времена семифутовые ниггеры не являлись к тебе на порог требовать денег. Не было проституток и дилеров на каждому углу, и каждый четвертый или каждый пятый авто не принадлежал сутенеру и не разъезжал с тонированными стеклами. Я сказал, что утруждаюсь все это объяснять, потому что они еще слишком молоды и не помнят, как тут было раньше. В ту пору я единственный в радиусе десяти кварталов держал дома оружие, и только лишь потому, что был копом. Сейчас каждый по соседству вооружен до зубов. Я сказал им, что дело, конечно, не мое, но на их месте я бы не шастал больше по чужим крыльцам. Я описал кое-какие образцы современного оружия, хранящиеся за дверями, которые мы видели с моего крыльца.

Те двое восьмифутовых ниггеров, они уже потихоньку пятились вниз по ступенькам. Начали пятиться сразу, как только увидели помповое ружье, так что у них кое-какие мозги еще были. Но брат Рашида, он стоял на своем. Он велел мне опустить ружье — тогда, мол, он согласен уйти. Как будто с дураком имел дело. Опустить ружье — и тогда он уйдет, вот хуйня. Но именно так он и сказал мне: если я не опущу ружье, он с места не сдвинется. Он сказал это так, словно это он направлял на меня оружие. Я нахрен поверить в такое не мог. Я себе думаю: этот хренов черный бедолага семифутовый уродился не только без ушей, но и без разума. Он не видит разницы между ружьем, нацеленным ему в брюхо, и тем, которое висит над камином. Придется его проучить. Я сказал ему: считаю до трех, буду считать внятно и громко, раз уж он уродился без ушей. Я видел, что ситуация вполне прозрачная, те двое восьмифутовых ниггеров уже упятились вниз по ступенькам и за калитку, и оттуда они звали своего приятеля присоединиться к ним, пока я не сделал то, что обещал. Они продолжали его звать, даже когда я начал отсчет. Пошли, ниггер, — они-то запросто пускали в ход это словцо, которое моя дочь запрещает мне произносить при ней, — да что тебе втемяшилось? — спрашивали они. — Этот старый придурок тебя пополам разнесет.

Ну, обычно я против, чтоб меня называли старым придурком всякие негры-переростки, но в данном случае я решил — окей. По крайней мере, эти двое восьмифутовых не утратили связь с реальностью, и, в конце концов, я тоже их всяко изругал перед тем, так что мы квиты. Я за справедливость, и они ведь пытались помочь, так? Они звали и звали семифутового, пока я вел отсчет, всё твердили, давай к нам, паря, этот старый придурок и тэдэ. Они звали его по имени, еще одно выпендрежное имечко вроде Рашида, полжизни буду долбить, не запомню. Ле-как-его-бишь. Знаешь, как они это делают? Берут нормальное имя и добавляют «Ле». ЛеРон. ЛеБилль. ЛеБоб. ЛеБрюс. Что-нибудь в таком роде нахрен. ЛеФонсо — вот мое любимое. Альфонсо, реальное имя, — нет, его им не надо. ЛеФонсо. Крутое усовершенствование, верно? В конце концов, это их дело. Хоть ЛеПоцем назови, мне пофиг. По мне, приклеить пареньку имя ЛеФонсо — кошмар. Можно подумать, у парня мало будет в жизни проблем, если его назвать Гарри, а? Нет, давайте назовем его ЛеГарри. Ну и вот, только я запомнил имечко Рашид, и тут является Ле-Семь-Футов.

Я глянул на Лили, которая, как мне было хорошо известно, приплатила бы, лишь бы этот рассказ поскорее закончился. Она его уже слышала. Сколько раз — вопрос. Я наклонился вперед и сжал ее руку. Старался не подавать виду, как меня все это бодрит, хотя знал, что мне приезд Анджело пойдет во благо. Всякий раз, как моей жене приходится иметь дело со своим отцом, мои акции поднимаются. Ужасно думать, что он у нас все лето проторчит, зато к тому моменту, как мы от него избавимся, я в глазах Лили стану довольно хорош. Потерпеть несколько дней — и жена уткнется лицом мне в шею, давясь слезами разочарования, вины и безнадежной любви.

Я сочувствовал Лили и в то же время хотел бы созвать сюда студентов из моего творческого семинара. Анджело мог бы их поучить, как нагнетать саспенс. Он давно уже наставил на нежеланного гостя обрез и снял с предохранителя, но он терпеливый рассказчик. Он умеет замедлить повествование, и хотя мы с самого начала знаем, что рано или поздно он спустит курок, мы все же затаили дыхание и ждем, сделает ли он это. А реальное время двигалось с обычной скоростью, и мы уже на полпути к Аллегени-Уэллс, пенсильванский пейзаж легко скользил за окошком, оставаясь за пределами повествовательной оптики Анджело.

— Так что я досчитал в итоге до трех, достаточно громко, чтобы услышал даже семифутовый безухий ниггер. Но вот тебе наш ЛеБратец — он с места не сдвинулся, черт побери. И я себе думаю: что с этим парнем неладно? Он что, смерти жаждет, нахрен? Ну, если так, он попал по адресу. И вместе с тем я думаю: яйца-то у него есть, это заслуживает уважения, даже если с головой у него непорядок. И чем внимательнее я присматриваюсь, тем яснее вижу, что он похож на Рашида, так что, думаю, он все-таки может оказаться его братом в конце концов. В смысле — может быть, понял? Я не знаю, есть ли у Рашида брат, но почему бы и нет, и если у него есть брат, это вполне может быть этот парень. Такой слишком рослый, невоспитанный, тупоголовый, глухой, здоровенный черномазый братец. Откуда мне знать?