«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком - Игорь Васильевич Кохановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Компанию нашу возглавлял давнишний друг Толи Утевского Лёва Кочерян (сын знаменитого артиста-чтеца, прославившегося невероятным номером – чтением с эстрады гомеровской эпопеи – «Илиады» и «Одиссеи»). Ко времени, когда мы с Володей окончили вузы, Толя, закончивший юрфак МГУ, работал следователем на Петровке, 38 и ужасно гордился, что ему выдали табельное оружие (пистолет Макарова; помните строчку из песни о Большом каретном – «где твой черный пистолет» – это об этом самом пистолете).
Собирались мы чаще всего у Володи Акимова, который недавно пришел из армии. Он после школы поступал во ВГИК, но не поступил, пришлось отслужить в десантных частях. И только после этого он все-таки туда поступит и станет режиссером и сценаристом. Он жил один в большой комнате, метров 40, если не больше, и наша компания чувствовала себя в акимовских стенах как у себя дома. Так что Володина строчка «в наш тесный круг не каждый попадал» имела вполне невыдуманный адрес.
Душой компании как-то само собой стал Володя Высоцкий. Более веселого, остроумного балагура и рассказчика, скомороха, придумывающего вечно какие-то смешные истории, чтобы только нам всем было не скучно в наших посиделках, я в жизни не встречал. Откуда он брал и приносил нам все эти байки про Костика Капитанаки или про Марио дель Монако, уже не говоря о бесконечных анекдотах и каламбурах, никто никогда не мог понять. А чего стоил хотя бы его коронный этюд, когда он на улице разыгрывал «серьезного» сумасшедшего, разговаривавшего с фонарным столбом. Притом держал публику до тех пор, пока вокруг него (мы стояли чуть в стороне, как бы тоже зрители, чтоб не испортить роль) не собиралось человек 30–40 или пока какой-нибудь бдительный страж порядка не раздвигал толпу, чтобы выяснить, в чем тут дело. Тогда Володя говорил нам «ну ладно, ребята, пошли», и все собравшиеся, поняв, что их дурачили, взрывались хохотом.
А как он буквально фонтанировал на наших бесконечных посиделках того времени… Он очень любил играть словами, переиначивая всем знакомые фразы или цитаты… Например, известное словосочетание «с корабля на бал» он переиначил как «с корабля на баб», или припев самого крутого шлягера эстрады нашей молодости «Ландыши», где были такие слова: «Ландыши, ландыши, светлого мая привет», он перефразировал в «надо же, надо же, светлого мая привет». Или фразу одной из популярных в то время песен Клавдии Шульженко, где были такие слова: «Я это сделала рассудку вопреки», он пел: «Я это делала раз в сутки… вопреки…». Или же всем хорошо известные строчки из «Евгения Онегина»: «Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была» он декламировал так: «Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была»…
Помню, как на одной из встреч Нового года у нас раздавали анкеты со смешными вопросами, которые подразумевали и смешной ответ. И вот Володя на вопрос «Увлекались ли? Привлекались ли?» ответил так: «Увлекался, за что и привлекался…»
Или, к примеру, когда я разошелся со своей первой женой, и Володя к тому времени тоже развелся, мы сидели, бражничали, и вдруг он выдал: «мужья сидели разведeнные и пили спирт неразведенный»… Правда, мы тогда пили водку, но все равно это было, что называется, в масть!..
Конечно, это малая толика того, что запомнилось из многочисленных остроумных Володиных прибамбасов, которыми он веселил бесконечные посиделки нашей молодости. Ибо прошло с тех пор (страшно подумать!), считай, полвека…
Да, мы были молоды, беззаботны и несуетливы. Последнее, видимо, стало причиной того, что эта пора жизни особенно четко сохранилась в памяти. Нам, только что окончившим вузы, просто некуда было спешить – впереди была вся жизнь, – и дни, недели и месяцы, казалось, неторопливо сменялись, а не неслись, как безумные, забивая, затмевая и вытесняя друг друга. Впрочем, может быть, так видится сегодня, издалека, из XXI века…
Взгляды героев Хемингуэя, которым мы тогда зачитывались, исподволь становились нашими взглядами и определяли многое, если не всe: и отношение друг к другу, в котором больше всего ценилось полное забвение эгоистических мотивов и выражалось в формуле «отдай другу последнее, что имеешь, если это другу необходимо», и отношениe к нашим случайным и неслучайным подругам, с подлинно рыцарским благоговением перед женщиной, и темы наших бесконечных разговоров и споров; а главное – полное равнодушие к материальным благам бытия и тем более к упрочению и умножению того немногого, что у нас было, и нарочитое неприятие любых путей, ведущих к благополучию и довольству. Не могу сказать, что мы вели жизнь богемы, но какие-то черты ее в нашем кругу, безусловно просматривались. Центральное место во всех наших бесконечных тогдашних посиделках отводилось гитаре. На ней играли (верней, аккомпанировали) я и Володя.
Я уже считался «виртуозом», когда Володя попросил меня показать ему, как берутся эти аккорды и в каком сочетании друг с другом. Он тоже довольно быстро освоил эту немудреную музграмоту, так что в наших посиделках мы нередко сменяли друг друга, каждый со своим репертуаром.
А с осени 1961 года Володя стал писать песни. В это время я на несколько месяцев потерял его из вида, так как в очередной раз переходил с одной работы на другую, долго что-то не мог найти, тем более что свою «инженерную стезю» я тихо ненавидел… А у Володи тоже были свои «заморочки». Дело в том, что он, учась на четвертом курсе, женился на Изе Жуковой, окончившей Школу-студию МХАТ годом раньше и уехавшей работать в Киев в Театр русской драмы[9]. Володя, как только выпадало свободное время, улетал к своей молодой жене. Но к осени 1961-го эти его поездки почти прекратились. О появлении «на свет» первой песни, «Татуировка», рассказал мне потом Володя Акимов. Он с Высоцким поехал провожать на Курский вокзал Инну, жену Лёвы Кочеряна. Они посадили Инну в вагон, у Володи была с собой гитара, и он решил на дорожку спеть Инне одну песню, которую, как он сказал, сам написал сегодня утром. Спел «Татуировку» и очень сокрушенно посетовал, что никто, кому он уже успел исполнить, не верит, что это написал
