Вечный зов - Анатолий Степанович Иванов

Девчонка все смотрела на него широко открытыми глазами.

— Ты на этом товарняке зайцем едешь?

— Еду… Только не зайцем, а лисицей.

Девочка прыснула в кулачок. И Андрейка вдруг попросил:

— Ты не говори никому, что я еду. Ладно?

— Ладно, — пообещала девчонка. — Набери с собой полный котелок, если надо. Только в ведро не лезь больше, давай я налью.

Она стала наливать воду из ведра, но в это время свистнул паровоз, и состав тронулся.

— Ой, отстанешь! — пискнула девчонка.

Расплескивая воду, Андрейка побежал к составу. Он бежал, а платформа с лесом, на которой лежал его мешок с продуктами, все удалялась и удалялась. «Отстал! Отстал! — колотилось в голове. — А там, в мешке, хлеб и сало… Там тужурка… Как я теперь? Как я теперь?»

Испуг и растерянность сковывали ноги, они сделались тяжелыми, он едва отрывал их от земли. Рельсы лежали на невысокой насыпи, бежать было неудобно. «Отстал! Отстал…»

А мимо проплывали цистерны, крытые вагоны, снова цистерны. Состав шел все быстрее. Поняв, что свою платформу ему не догнать, он отшвырнул котелок с остатками воды и, рискуя попасть под колеса, попробовал прицепиться к любому вагону. Но попытка его окончилась плачевно, он сорвался, упал, скатился вниз по насыпи, до крови ободрав колено. Однако, не чувствуя боли, вскочил.

Мимо проплывал последний вагон.

— Руку, сынок, давай, руку! — услышал он чей-то голос и увидел склонившегося с тормозной площадки последнего вагона усатого человека. Стоя на нижней ступеньке, он держался одной рукой за железный поручень, а другую протягивал ему.

Андрейка хотел ухватиться за протянутую руку, но его ладонь только скользнула по рукаву пиджака, и последний вагон стал отдаляться — вот на полметра, вот на метр, на полтора…

— Дяденька… дяденька! — в отчаянии крикнул Андрейка.

— А ты поднажми, поднажми, сынок! — закричал усатый. — Один рывок… Сделай последний рывок!

Андрейка и сам понимал, что, если не сделать сейчас последнего, решающего рывка, — прощай и тужурка, и мешок с продуктами, а без еды ему уж и вовсе до фронта не доехать. И он сделал…

— Держи-и!

Он почувствовал, как что-то ударило его по лицу. Он не видел, что его ударило, но мгновенно догадался, что человек бросил ему веревку или ремень, и так же мгновенно ухватился за спасительный конец, ухватился удачно и так крепко, что никакая сила в мире не заставила бы его теперь разжать руки.

Усатый заволок его на тормозную площадку. Все еще сжимая в побелевших кулаках конец ремня, Андрейка увидел, что сбоку мелькают кустарники, услышал, как стучат под ним колеса. Только тогда понял, что все-таки не отстал от поезда, и облегченно рассмеялся.

— А ловко я тебя, словно рыбину из пруда, выволок, — сказал усатый, опускаясь на корточки. И подмигнул: — А ты молодец, крепко ухватился. Ей-богу, молодец.

— Спасибо вам, а то я бы отстал, — сказал Андрейка и встал пошатываясь. В груди у него ныло, словно по ней долго колотили палками, и жгло. Снова хотелось пить. — А там, на платформе с лесом, у меня мешок с хлебом и тужурка.

— Да я, понимаешь, тоже боялся, что ты отстанешь. Я же тебе крикнул, когда ты к колодцу побежал: «Скорей, парень!» Разве ты не слышал?

— Не-ет, — мотнул головой Андрейка, с удивлением разглядывая необыкновенного человека. — А вы кто?

— Да я кондуктор. Вот сопровождаю составы туда-сюда… Ничего, все обошлось. А мешок и тужурка никуда не денутся. Скоро будет станция, возьмешь свои вещи. Ты как хочешь дальше ехать — на той платформе или здесь, со мной? Давай со мной, а то скучно мне одному.

— Не знаю. — Андрейка поглядывал теперь на усатого с опаской, пытаясь оценить: в какое же положение он попал? Хоть этот человек с виду и добрый, ремень догадался ему бросить, — а что, если возьмет да и сдаст его на ближайшей станции в милицию?

Пока вроде о таком намерении кондуктора ничего не говорило. Он стоял, опершись локтями на барьер тормозной площадки, грыз семечки, а шелуху сплевывал на змеившиеся из-под вагона рельсы. А может, он и хороший человек, размышлял далее Андрейка. Есть же такие добрые люди, которые понимают ребят, помогают им всегда и во всем. Может быть, и этот поймет и поможет ему добраться до фронта. Однако на всякий случай распространяться о том, куда он, Андрейка, едет, не следует. Да и вообще неплохо бы от него улизнуть для верности. Только мешок с хлебом и тужурку как выручить?

Кончив грызть семечки, кондуктор снял со стенки вагона дождевик, расстелил его на полу, уселся, поставил себе на колени железный сундучок, принялся выкладывать из него помидоры, вареные яйца, хлеб.

— Присаживайся, Василий Иванович, закусим, чтоб веселее было ехать.

— Я не Василий Иванович, я Андрейка Савельев.

— A-а… Ну ладно. А меня зовут Николай Петрович… Андрей Савельев? Постой, постой! — Кондуктор, намеревавшийся разрезать краюху хлеба, забыл про краюху и нож, удивленно посмотрел на Андрейку. — Ты не Зинаиды Ивановны Савельевой сынок? Которая у нас в Новосибирске на вокзале кассиршей работает?

— Нет, — мотнул головой Андрейка.

— Как же нет?! — сделал вдруг строгие глаза кондуктор. — Да ведь это ты… ну, точно. Чего же ты отпираешься? Ты же ко мне в огород нынче летом залез, все помидоры потоптал!

— Да вы что, Николай Петрович! Какой огород? Какие помидоры? Я вовсе не в Новосибирске живу, а в Шантаре. Село есть такое, Шантара называется…

— A-а… — опять протянул кондуктор, глаза его сделались добрыми. — Ну, извини, обознался. А Шантару я знаю, сколько раз поезда сопровождал туда. Речка там у вас еще… как ее? Красивая такая…

— Громотуха.

— Точно. А когда подъезжаешь, гору вашу издалека видно.

— Видно, — согласился Андрейка. — Гора у нас тоже красивая и зовется хорошо — Звенигора.