Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хорошо помню, какие отношения и контакты имел отец с руководителями библиотек и известными учеными библиотековедами в западных странах. И в итоге фигура отца как бы символизировала признание нашего опыта и внутри страны, и в странах социализма, и на Западе.
Путь отца к такому признанию был нелегким. Я приведу лишь несколько примеров. Наиболее трудным для него был период начала 50-х годов. В стране набирала силу кампания против космополитизма. И в ее разгар появилась разгромная статья в «Литературной газете» о библиотечном институте, о космополитическом, сионистском гнезде, которое свили космополиты в институте.
Далее следовал набор фамилий лиц еврейской национальности, которые «заняли в библиотечном институте руководящие позиции». Среди упомянутых в статье фамилий фигурировал и мой отец, который обвинялся в том, что, будучи заместителем директора, подбирал такие кадры и покровительствовал им.
Последствия этой публикации были весьма серьезными. Химкинский райком партии, в ведении которого находился институт, завел дело о библиотечном институте и персонально об О.С. Чубарьяне.
Я прекрасно помню те тревожные недели, когда отец ждал решающего заседания бюро райкома и предполагал самые различные решения, в том числе и в отношении его самого, ожидая и самого худшего. Заседание бюро откладывалось несколько раз, и в последний раз оно было назначено на 10 марта 1953 года.
Но, как мы понимаем, все изменилось после 5 марта, и больше райком партии к этому вопросу не возвращался.
Следующий серьезный кризис для отца был связан с последними годами его жизни. Фактически он был руководителем Ленинской библиотеки, но формально министерство культуры не назначало его директором, сохраняя в течение длительного времени его положение как и.о. директора. Сегодня трудно точно определить причину таких действий работников и руководителей министерства. Говорили, что в рамках тогдашних веяний в ЦК не хотели иметь на посту директора – человека с нерусской фамилией.
Но наиболее тяжелым для отца было то, что назначенный директором библиотеки человек начал всячески третировать отца, подрывал его позиции и внутри, и вовне библиотеки. А сменивший его вскоре другой директор, хотя и был учеником отца, фактически отравил ему последние годы жизни.
К сожалению, обычная человеческая несправедливость и жестокость, равнодушие чиновников и приспособленцев всегда разрушающе действует на ранимых людей, не искушенных в интригах и пасующих перед напором закулисных манипуляций.
И если можно говорить о том, что состояние нервных клеток влияет на происхождение многих, в том числе и самых страшных болезней, то я думаю, что на болезнь отца и его уход из жизни немалое воздействие оказало и его общее психологическое состояние.
Но, как я уже писал, отец был плохо приспособлен к тем методам, которые применялись против него, не хотел и не мог что-либо им противопоставить.
* * *
При постоянной загруженности организационными делами все свое внимание отец всегда уделял научной работе. Он часто использовал для своих докладов материалы, которые ему готовили сотрудники, но сами доклады, а тем более все его личные работы – книги, статьи и т.п. –писал сам, причем увлеченно, часто засиживаясь за письменным столом до глубокой ночи.
Вообще отец был необычайно четко организованным человеком. Практически каждый год – 1 января, после новогодней ночи – любимым и обязательным для него делом было составление подробного календаря своих занятий на наступающий год.
Он и меня приучил к этому; теперь я также привык к такому распорядку, и мне тоже комфортно и весьма приятно составлять расписание жизни на год.
Ярким примером организованности отца и приверженности науке может служить его поведение в годы войны. После ранения на Ленинградском фронте около 3 месяцев отец находился в госпитале в Ленинграде. Госпиталь был расположен недалеко от известной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина. И каждый день после больничных процедур отец на костылях ходил в библиотеку, итогом чего стала его кандидатская диссертация на тему «Техническая книга в эпоху Петра I».
Отец был человеком, весьма чутко реагирующим на все, как теперь говорят, инновации, но одновременно он всегда следовал классическим образцам и традициям в науке, да и в жизни в целом. Он сам прекрасно изучил труды всех своих предшественников – и XIX, и ХХ вв. Такие классики библиотечного дела, как Н.А. Рубакин и Л.Б. Хавкина, всегда служили ему ориентирами.
И, как я уже писал, когда передо мной стоял выбор высшего учебного заведения после окончания средней школы, он мягко, но настойчиво советовал мне выбрать исторический факультет Московского государственного университета, который служил для отца символом академического классического образования.
В своих литературных и музыкальных пристрастиях отец также был академичен и, как бы теперь сказали, старомоден. Он часто перечитывал Толстого и Чехова, очень любил исторические романы.
Кстати, я перенял от отца любовь к мелодраматическим, сентиментальным кинофильмам, которые мы часто смотрели вместе. Мама не очень разделяла этих наших увлечений, все-таки сказывалось то, что она училась в Гнесинском училище по классу фортепиано. Она любила по вечерам, сидя за бехштейновском роялем, подаренном ее отцом, играть сонаты Бетховена и Шопена, посмеиваясь над нашими увлечениями Клавдией Шульженко или Любовью Орловой. На всю жизнь я, как и мой отец, сохранил интерес и увлечение к фильмам со счастливым концом.
* * *
Не так просто писать сегодня о политических и идеологических пристрастиях отца. Естественно, он учился, формировался и трудился в советскую эпоху. На его отношение к жизни значительное влияние оказала война. Он был призван в армию в 1942 году и был направлен в престижное офицерское училище Верховного Совета (под Москвой), которое окончил в чине лейтенанта. Мы с мамой в то время были уже в эвакуации в Челябинске.
Позднее, уже после войны, отец рассказывал, что девизом офицеров, окончивших училище, были слова: «Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют». После окончания училища отец был направлен на Ленинградский фронт, где уже вскоре был ранен. После длительного лечения в ленинградском госпитале отец преподавал тактику в офицерском училище в освобожденной Гатчине. Для меня сам этот факт был весьма примечателен, в плане творческих возможностей отца – сугубо штатский человек сумел освоить военный предмет до такой степени, что преподавал
