Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков - Натан Яковлевич Эйдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
27 июля. Воскресенье
«Сегодня, к великому моему прискорбию, я окончательно узнал, что я не пара Ел. Ив., и по какому глупому обстоятельству: потому что не говорю по-французски, а ее отец умеет говорить только по-французски и итальянски. Желал бы я теперь научиться французскому языку, да как станешь учиться и у кого? Да и денег-то у меня нет. Беда, да и только. Проклятая гимназия! Ничему она меня не научила, только семь лет (легко сказать!) потерял даром. Пусть будет, что будет…»
26 июля. Пятница
«Моя любовь к Дж., кажется, начинает охлаждаться; по крайней мере я не так часто об ней мечтаю; но я все ее люблю. Мне бы хотелось съездить в Павловск. Героический период моего развития еще не прошел, потому что я еще продолжаю воображать себя героем. А мне бы, право, хотелось выказать какую-нибудь особенную доблесть в присутствии Ел. Ив. Сегодня уж я не сделаю того, что назначил себе из французской грамматики. Это мне очень неприятно».
29 августа. Четверг
«Сегодня у нас была Ел. Ив. Дж. Впечатление, которое она на меня произвела, еще не прошло. Лучше и не говорить о себе, а то начинаешь раздражаться…»
К этому времени Владимиру Чемезову уже известны три своих заветных желания: удачная медицинская карьера, богатство, счастливый брак!..
Весь 1863 год поместился на девяти страничках дневника. 1864-й — на двух. На этом и кончается основная часть дневника, сшитая в зеленую тетрадь.
Видимо, в 1865–1866 годах Чемезов записей не вел, потому что на первом из вложенных в тетрадь листков мы читаем: «11 января 1867 г. Среда. Я думаю снова начать записывать, чтобы легче было впоследствии обсудить, что я за человек, куда гожусь и как себя держать в обществе, чтобы был хоть сколько-нибудь для него нужным» — этот мотив нам уже привычен… Затем девять листков только за январь 1867 года о новом сердечном увлечении автора.
На той же странице, где кончается «1867 год», — запись от 31 августа 1870 года: «Я стал умнее, сравнительно с прежним, но остался таким же мечтателем, как и был; отчего это происходит — не знаю». Перечитывая записи десятилетней давности: «Я теперь увидел, что я был симпатичный мальчик и что у меня и теперь есть многие (если не большинство) из тех недостатков, которые я понимал уже в 15 лет…»
Еще восемь лет пропущено. Мы знаем, что за это время Чемезов сделался видным врачом.
4 сентября 1878 г. «Ведь уже 33 года, заметно состарился физически: морщины, какое-то испитое лицо. И что всего обиднее — это уверенность (ха, ха!), что себя не переделаешь».
И все же самая последняя фраза — «Не надо терять надежды… Пусть будет, что будет…»
Так резко, сразу уходит от нас этот мальчик — юноша — взрослый; не знаю, как на взгляд читателей, но, кажется, симпатичный, хоть и скучноватый, и мы уже угадываем (все по той же прекрасной энциклопедии таких типов, какой являются чеховские рассказы), — угадываем в нем будущего, может быть, преуспевшего, разжиревшего Ионыча, но, может, самоотверженного, преданного науке Осипа Дымова из «Попрыгуньи» или крепко спившегося, вздыхающего над юными воспоминаниями Чебуты-кина из «Трех сестер»…
«Словарь врачей-писателей» и некоторые другие материалы скупы: Владимир Николаевич Чемезов родился в 1845 году, в 1868 году окончил с серебряной медалью Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию, затем служил лекарем во 2-м Санкт-Петербургском военном госпитале, Вильманстрандском пехотном и лейб-гвардии казачьем полку; в 1876 году получил степень доктора медицины, был на турецкой войне, по возвращении — ассистент клиники. Научная работа «О действии озона» и др.; также авторство (вместе с А. И. Кривским) сборника «Двадцатипятилетие деятельности врачей, окончивших курс в Императорской Медико-хирургической академии», автор биографии профессора Эйхвальда.
Годы жизни 1845–1911; шестьдесят шесть лет прожил на свете мальчик «выпуска 1862 года». Даже по краткому списку дел видно — прожил не зря; между прочим, сделался доктором медицины (одно из трех мечтаний); наверное, узнал и материальный достаток (второе мечтание); исполнилось ли третье — «хорошенькая, милая жена», — не ведаем. Участие в юбилейном сборнике своей академии, наверное, говорит о дружеских связях, там завязанных… Был ли счастлив? Не знаем, вряд ли узнаем. Да в этом ли дело? На одном римском памятнике находится кратчайшая надгробная надпись: «Не был. Был. Никогда не будет». Но как же так — «не будет»? Мы только что побывали в обществе Володи Чемезова, он — в нашем. Он старше нас, прапрадедушка, и мы должны соблюдать почтительность; но зато наше человечество старше его человечества на целое столетие, да на какое! И глядим мы на него с такого же расстояния, как взглянет когда-нибудь на нас молодой человек 2080-х годов рождения и 2095 года выпуска — нынешнему школьнику праправнук; его человечество будет, однако, старше на целое столетие, и на какое!
Отрывки из рассказа о Володе Чемезове были напечатаны в журнале «Наука и жизнь»; вскоре пришел отзыв: восьмидесятитрехлетняя ленинградка А. К. Ионова сообщала, что помнит семью доктора Чемезова: «Были две дочери, славные девушки Ольга и Вера. Они вместе со мною учились, но в разных классах; я гимназию закончила в 1912 году. У них была красавица мать, большая рукодельница. По окончании гимназии Оля в качестве корреспондентки поехала в Англию, но через пару лет оттуда сообщили о ее смерти… Вера тоже умерла совсем молодой во время эпидемии испанки».
Эпидемия была во время Гражданской войны.
Так сошлись времена…
Однако из фантазий о XXI веке и разговора в XX — опять вернемся в «наш девятнадцатый», в 1860-е годы.
Рассказ девятый
СЕРНО
Александр Иванович Герцен отправил 25 февраля 1860 года из Лондона коротенькое письмо своему сыну Александру Александровичу, жившему тогда в 11 Твейпарии. К письму сделала приписку Наталья Александровна, старшая дочь Герцена: «Вчера приехал новый молодой русский и привез нам от Панаевых разные подарки. Мне татарские туфли, очень красивые».
Через три дня Герцен писал известному литератору И. С. Аксакову: «Мы имеем очень интересного гостя, прямо из Петербурга, и… наполнились невскими грязями. Что за хаос!»
Итак, с 24 февраля 1860 года у Герцена — в штабе вольной русской печати — находился какой-то «молодой гость из Петербурга», хорошо осведомленный о закулисной стороне русской политической жизни («невские грязи»).
Этот гость чрезвычайно для нас любопытен тем, что его прибытие точно совпадает с появлением в руках
