Гоголь в русской критике - Александр Пушкин

Словом, красноречиво необыкновенно. Ну, государь, понимаете, был тронут. Действительно, его монаршему сердцу было прискорбно… Хотя он точно был преступник и достоин, в некотором роде, смертного наказания, но видя, так сказать, как может невинно иногда произойти подобное упущение… Да и невозможно, впрочем, чтобы в тогдашнее смутное время все было можно вдруг устроить. Один бог, можно сказать, только разве без проступков. Словом, судырь мой, государь изволил на этот раз оказать беспримерное великодушие, повелел остановить преследование виновных, а в то же время издал строжайшее предписание составить комитет, исключительно с тем, чтобы заняться улучшением участи всех, то есть раненых. И вот, судырь мой, это была, так сказать, причина, в силу которой положено было основание инвалидному капиталу, обеспечившему, можно сказать, теперь раненых совершенно, так что подобного попечения действительно ни в Англии, ни, в разных других просвещенных государствах не имеется. Так вот кто, судырь мой, этот капитан Копейкин. Теперь, я полагаю, вот что. В Соединенных Штатах денежки он, без сомнения, прожил, да вот и воротился к нам, чтобы еще как-нибудь попробовать, — не удастся ли, так сказать, в некотором роде, новое предприятие…

Да, как бы то «и было, а великого ума и высокой натуры человек был тот, кто первый представил нас нам в настоящем нашем виде, кто первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими. И что бы напоследок ни сделала из этого [великого] человека жизнь, не он был виноват в том. И если чем смутил нас он, все это миновалось, а бессмертны остаются заслуги его.

Мертвые души

Что это за подделка, являющаяся так нагло? Что это за г. Ващенко-Захарченко, так дерзко заимствующий для своего изделия заглавие книги и имя Гоголя, чтобы доставить сбыт своему никуда не годному товару.

Г. Ващенко-Захарченко не какой-нибудь несчастный, доводимый до всяких проделок необходимостью; это не то, что А. А. Орлов или Сигов,[426] которым когда-то лавочники толкучего рынка, торгующие бумажным товаром, заказывали книжечки в два-три листа, печатавшиеся под заглавием романов, имевших успех, например «Графиня Рославлева или супруга-героиня, отличившаяся в знаменитую войну 1812 г.», — эти подделки хотя сколько-нибудь извиняются крайним невежеством поддельщика.

Но книга г. Ващенко-Захарченко приводит к другим мыслям. Это довольно большой том, напечатанный на порядочной бумаге, довольно сносным шрифтом, — видно, что г. Ващенко-Захарченко имеет некоторое понятие о том, каковы бывают порядочные книги; что всего хуже, видно, что он человек, имевший случай посещать порядочное общество: он знает, по какому порядку происходят дворянские выборы, какие кушанья подаются на стол у богатых помещиков, он, кажется, имеет даже некоторое понятие об университетском образовании. Как же он, человек, имеющий, вероятно, некоторое понятие о том, что такое литература, отважился на пошлое дело?

Расчет г. Ващенко-Захарченко был не совсем ошибочен: мы слышали уже от двух-трех человек вопрос о том, какова его книга; вероятно, найдутся такие ловкие продавцы, которые будут пытаться высылать ее в провинции как сочинение Гоголя. Журналы должны предупредить этот обман, и потому мы решаемся сказать несколько слов о книге, написанной г. Ващенко-Захарченко.

Вот предисловие, по которому читатель может видеть, что г. Ващенко-Захарченко воображает владеть юмористическим слогом:

Павел Иванович Чичиков, узнав о смерти Н. В. Гоголя и о том, что его поэма «Мертвые души» осталась неоконченною, вздохнул тяжело и, дав рукам и голове приличное обстоятельству положение, с свойственною ему одному манерою сказал: похождения мои — произведение колоссальное касательно нашего обширного отечества, мануфактур, торговли, нравов и обычаев. Окончить его с успехом мог один только Гоголь. Родственники генерала Бетрищева просили меня письменно уговорить вас окончить «Мертвые души». Из моих рассказов (т. е. «с моих рассказов», «по моим рассказам» — г. Ващенко-Захарченко мог бы выучиться употреблению русских предлогов прежде, чем писать окончание «Мертвых душ») вам легко будет писать, а как я вдвое старее вас, то вы, верно, будете видеть, чем кончится мое земное поприще. Исполните же просьбу генерала Бетрищева и его родных. Я знаю, что они первые будут ругать вас; но я утешу вас мыслию, что окончание «Мертвых душ» будет не только приятно, но и полезно в гемороидальном отношении. А. Ващенко-Захарченко.

Господин А. Ващенко-Захарченко так восхищен своею остроумною выдумкою, что на обороте заглавного листа, под цензорским разрешением печатать книгу, приложил свою подпись, обведенную кольцом в виде печати. Он не ошибся: действительно, интересно видеть почерк, интересно было бы видеть и лицо человека, отважившегося на такой подлог.

Книга написана с остроумием и смыслом сочинений г. Анаевекого;[427] разница только в том, что г. Анаевский не ошибается в употреблении предлогов и буквы ы, а г. Ващенко-Захарченко пишет «из моих рассказов» вместо: «по моим рассказам», «бариня», «баришня»; «рижий», «порижеть».

Смысла в книге нет ни малейшего: но если вы хотите знать, о чем в ней говорится без смысла, то знайте, что остроумный г. Ващенко-Захарченко рассказывает, как Чичиков, освободившись из острога, куда его посадили неизвестно зачем и по какому делу, едет навестить родственников генерала Бетрищева, продает свои мертвые души на вывод какому-то скупцу Медяникову, получает за них 60 000 р. серебром, женится на богатой помещице и умирает, поглупев от старости. На каждой странице есть несколько фраз, безграмотным и бессмысленным образом вытащенных из «Мертвых душ» и прикрашенных остроумием самого г. Ващенко-Захарченко. Так, например, беспрестанно упоминается о фраке цвета наваринского дыма с пламенем, на каждой странице Чичиков говорит, что он ездит по России, навещая родственников генерала Бетрищева и отыскивая климат, удобный в гемороидальном отношении; кроме того, автор от себя придумывает разные вариации на фразу, что Чичиков кланяется с ловкостью военного человека, — «Чичиков поклонился с ловкостью танцмейстера», «Чичиков поклонился с ловкостью гусара» и т. д., — в этих фразах и состоит остроумие г. Ващенко-Захарченко. Для образца таланта и смысла его мы берем наудачу следующий отрывок, исправляя грамматические ошибки, — которые, очевидно, принадлежат не корректору, а самому г. Ващенко-Захарченко:

Чичиков приказал везть себя к Распузину.

Распузин был не богат, но тороват и умел копейку на ребро ставить. Выписывал он все русские журналы и не только читал их с удовольствием, но ссужал даже ими тех, которые брали книги и газеты для тона, а не имели охоты заняться новостями политики и литературы, быв погружены в животный сон и разговоры о хозяйстве и скотном дворе. (Что за бессмыслица? зачем же они брали книги, если не имели охоты читать их?) Соседи Распузина были два брата, богатые люди, вдовцы, толстяки, скупцы, без всякого образования и желаний. У них было одно в голове: как бы побольше уничтожить свою и покупную в овощной лавке провизию. Кулебяки и буженина были у них настольными яствами. Объемистые и эластические их желудки были постоянно полны в противоположность голове, вечно пустой.

— Не люблю этих животных, ненавижу их: не умеют детей воспитать. Это скоты и невежды. — Так говорил Распузин гостю, сидевшему против него и перелистывавшему иллюстрированное издание.

— Ну, ты не знал их жен. Умора просто, да и конец. Одна из супруг ходила вечно в перчатках, ее называли m-me Чесотье, — сказал, положа книгу, приятель Распузина: — а другая была зла, как пантера, и, к счастию всего деревенского народонаселения, все свое время свободное употребляла она на драку с мужем. Прислугу оставляла в покое, а все этого барина беспокоила. Вечно у него были подбиты глаза, исцарапаны рожа и руки.

— Я не могу их двух равнодушно видеть. Не мое дело, конечно, но я не утерпел и в разговоре, подошедшем кстати, сказал, что пора уже нам стряхнуть с себя невежество, а если мы в нем загрубели, окаменели, то станем воспитывать детей наших так, чтобы они сделались полезными гражданами государству и человечеству. Поняли ли они? Я думаю, что нет.

— Они не поняли, но были там и те, которые отлично все постигают, но притворяются и скрывают свои мысли под видом простоты. А! — обратился хозяин к вошедшему господину довольно серьезной наружности: — collega! — Тут Распузин пожал гостю руку и сказал, обратясь к прежнему: — Рекомендую тебе магистра, Петра Иваныча Кулисновикова, моего товарища по естественному факультету. Оринтогнозию и ботаническую систематику мы слушали вместе. Я был своекоштным и учился плохо; а он был казенным студентом и не даром носил это имя.