Зарубежные письма - Мариэтта Шагинян

Но надо признать, что взгляд очень большой части человечества на «воздух» более чем безграмотен. Воздух не продается, не покупается, не котируется на бирже. Его не вешают, не меряют на аршины, не кладут на сберкнижку. Его не ценят. Да, его не ценят, потому что, если б ценили его, не делали бы множества преступных вещей, какие творятся на каждом шагу. Попробуйте посидеть в гостях, где вся семья курит, или на собрании, где висит синий дым, — ваше платье пропитается табаком, это еще полбеды, но представьте себе зримо, как будут пропитаны этим табаком ваши легкие, горло, глотка, если дым впитался даже в одежду. Одежда нейтральна, она не дышит, а вы вдыхаете табачный дым, вы поглощаете его активно. Если б понимали цену чистого воздуха, не планировали бы заводов без очистительных устройств и дымоуловителей над трубами; изобрели бы газоуловители на автомобилях, дымоуловители на паровозах. Если б знали полную стоимость чистого воздуха, не увеличивали бы безмерно строительство городов и не дозволяли бы чудовищно увеличивать число их населения, считая вдобавок эту растущую цифру за признак прогресса. Мне рассказали как-то в Италии, что появилось странное общество энтузиастов, предложившее разукрупнять столицы и прикреплять население деревень и маленьких городков к «месту жительства», а также объявить соревнование городов на полный «отказ от куренья», чтоб появились целые города для некурящих, как бывают вагоны. Не знаю о судьбе этих утопических энтузиастов. Но в том, что я пишу о драгоценности чистого воздуха для человека, не хватает еще одного, самого главного слагаемого.

Мне могут ответить сотнями писем со всех концов нашего необъятного Союза, полного красот природы, непроходимых лесов, некошеных лугов, неведомых троп, о том, какие воздушные волны чистых ароматов имеются в любом из его живописных уголков. И я заранее отвечу, что не буду этого оспаривать, но говорю об особой исключительно счастливой конфигурации слагаемых, где дыхание урана вливается в обилие кислорода, — конфигурации, отличающей воздух упомянутых мной чехословацких курортов, в частности жемчужины их — Марьянских Лазней. О каком последнем слагаемом, делающем воздух над этим курортом почти совершенным, заговорила я выше? Об участии человека в создании этого воздуха, то есть о вложенном в его совершенствование большом человеческом труде.

Во второй части «Фауста» Гёте говорит, что высшим мгновеньем счастья для человека является преобразование природы на пользу человеческого общества:

До гор болото, воздух заражая,Стоит, весь труд испортить угрожая.Прочь отвести гнилой воды застой —Вот высший и последний подвиг мой!

Исследователи и комментаторы положили немало сил, чтоб установить, какие исторические факты вдохновили Гёте на этот завершающий «Фауста» монолог о преобразовании природы. Писалось даже о том, что Гёте находился под впечатлением гения Петра Первого, воздвигнувшего свой Петербург на осушенных финских болотах. Но досужим домыслом будет и предположение (мне оно кажется наиболее вероятным), что последнее звено «Фауста» родилось у Гёте в его любимом Мариенбаде, где он пережил и последнюю любовь, и могучий взлет вдохновения. Вся история Мариенбада — это почти сказка о гигантском человеческом труде, создавшем рай на месте жуткой глухомани. В ее лесных дебрях не было дорог, драгоценные минеральные источники превращали землю в трясину, заболачивали лужайки. Понадобилось полтора столетия неустанного человеческого труда, чтоб превратит!. эту дикую глушь, с ее сыростью, полумраком, болотистыми испарениями, в целебный курорт Мариенбад. На заре прошлого века появился работник очень скромной профессии, оставивший после себя славу гениального преобразователя природы. До него богатейшая земля с ее щедрыми дарами только отравляла воздух над собой. Он превратил эту дикую землю в фабрику необыкновенного, единственного в Европе, целебного для человека воздуха. То был современник и знакомец Гёте, чех-садовод Вацлав Скальник. Он отвел излишки воды в каналы и чудесные маленькие пруды, укрепил землю дренажем, распланировал на десятки километров парк — но какой парк! Словно книжку с картинками листаешь и наглядеться не можешь, когда идешь и идешь по бесконечным аллеям этого нескончаемого райского сада, где великолепные цветные газоны лежат сменою ярких пятен, чередуясь с кущами рощиц; где извилины аллей то поднимаются по склонам, то сбегают вниз, а широкие полянки сменяются темно-зеленым густым бархатом леса; и, насыщая глаза сменою видов, начинаешь чувствовать, что тут не просто опытная рука садовода. Земля всем ее благоустройством — сменой ее рельефов, полянками и густыми кущами дерев — аккумулирует и гонит на вас, обвевает лицо ваше, мягко струит вам в легкие чистую, ароматную, густую, как вино, волну свежего кислорода, волну воздуха, настоянного на древесных соках, на эманации подземной руды, на запахе тысяч и тысяч цветов. Природа не только производит ежечасно и ежеминутно вместе с солнцем и ветром эту живительную волну, она гонит и перегоняет ее, как в змеевике, по всем бесконечным извилинам парка. Это создал своим непрерывным трудом и умным воображением необыкновенный «инженер растительного царства», плановик мира цветов и дерев, архитектор земных рельефов, Вацлав Скальник. Гёте высоко оценил его. Он назвал парковый план Скальника «счастливо задуманным и пунктуально осуществленным», а самого Скальника «даровитым творцом»[93]. Оценило этот план и потомство: десятки лет, с традиционализмом, который можно только приветствовать, содержится, оберегается, выхаживается и обсаживается цветами этот многокилометровый сад-курорт так, как задумал и создал его великий садовод-чех. И бюст Скальника серьезно и строго смотрит на посаженные им когда-то действующие цехи матери-природы, производящие для человека живительный и целебный воздух.

Существует немало курортных процедур, в том числе и спанье в мешках зимою на открытых верандах. Но процедура, выполняемая здесь отдыхающими по совету врача, мне кажется — единственная на всем земном шаре. В этой фабрике воздуха есть места на лоне природы, особо целебные. Одно расположено возле большой луговины для гольфа. Оно так и называется «Гольф». Если каждый день только ходить туда, сидеть или лежать на травке два-три часа и дышать, просто дышать, — можно очень поправить застарелую астму, улучшить состояние при пневмосклерозе. И люди выполняют эту благодатную процедуру.

Когда я лежала у «Гольфа» и глубоко дышала этой бархатной воздушной подушкой кислорода, мне вспомнился другой курортный уголок — зеленый склон возле «Площадки роз» в Кисловодске. Он тоже мог бы стать фабрикой целебного воздуха. Но несколько лет назад мы ухитрились использовать его под «мероприятие» — ежегодный «Праздник песни» для всего края! И что сталось с ним! Тысячные толпы истоптали его траву, покрыли весь склон бумажками от бутербродов и разбитыми бутылками. И над обезображенной луговиной долго стоял смрад прокисшего пива, табачного дыма, человеческого пота…