Старая сказка - Кейт Форсайт

Впереди наметилось какое-то нездоровое оживление. Высунувшись из окна, я увидела, что по улице идет мул и тащит за собой тело старика в одной ночной рубашке, к костлявой лодыжке которого была привязана веревка. Пожилая женщина, одетая в простое и скромное платье гугенотки, рыдала в объятиях молодой женщины, которая тупо смотрела перед собой, не обращая внимания на издевательские крики и насмешки толпы, что собралась вокруг. Мальчик не старше двенадцати лет яростно вырывался из рук смеющихся драгун, всхлипывая и крича:

— Grand-pere! Grand-pere![181]

— Реформисты, — сказала Нанетта, глядя на улицу из-за моего плеча.

— Что случилось? Почему они так ведут себя? — Голос у меня дрожал и срывался.

— Он отказался от соборования, — с жалостью пояснила Нанетта. — Бедный старик. Его внука отправили на каторгу, а жену и дочь — в тюрьму.

— Только из-за того, что он отказался от последнего причастия! Это… это варварство!

— Иногда бывает трудно скрыть на смертном одре свои истинные чувства и веру. — Нанетта устало откинулась на спинку сиденья. — Вот почему король требует, чтобы к каждому умирающему являлся священник для соборования. Того, кто отказывается от последнего причастия, объявляют еретиком, а тело его волокут по улицам на поругание. А все наследство, если оно осталось, естественно, прикарманивает король.

— Но это неправильно! Бедная семья!

— Наверное, он решил, что спасение души стоит того, — пробормотала Нанетта.

Ее по-прежнему мучили угрызения совести из-за того, что мы отреклись от нашей веры. Сколько бы я ни уверяла ее, что Господь поймет нас, она считала, что мы поступили дурно, и жалела о том, что мы не попытались хотя бы бежать. Но я уезжать не собиралась, а оставить меня одну она не могла.

Наш экипаж, подпрыгивая на камнях мостовой, покатился вперед, оставляя горестную и душераздирающую сцену позади. Но продвигались мы медленно, поскольку посмотреть на происходящее собралось много людей. В толпе шныряли продавцы пирожков, крича:

— Пирожки! Горячие пирожки!

Девушка везла тележку, на которой грудой были свалены разноцветные ленты, веера и серебряные булавки.

— Горячие имбирные пряники! Попробуйте мои горячие имбирные пряники! — выкрикивала еще одна девушка.

Нищие умоляющими жестами протягивали к прохожим руки. Одним из них оказался монах в грубой коричневой рясе и сандалиях; другим — одетый в лохмотья солдат, потерявший ногу на какой-то войне.

Экипаж медленно пробирался вперед, и кучер на козлах размахивал кнутом, разгоняя толпу. Я увидела, как худенький потрепанный мальчишка срезал с пояса толстого лавочника кошелек и стремглав юркнул в толпу. Лавочник с бранью кинулся за ним. Лакей в высоком белом парике пробирался сквозь столпотворение, держа на серебряном подносе письмо. В таверне, двери которой были распахнуты настежь, шла бойкая торговля, и толстая краснощекая молодая женщина в платье с низким вырезом разносила круглые подносы, уставленные кружками с пенящимся элем. Совсем рядом танцующий медведь забавно перебирал лапами под музыку, которую наигрывал на дудочке и маленьком барабане мальчишка со взъерошенными волосами и в ветхом пальто, которое было ему мало на несколько размеров. Подле него босоногая девочка в потрепанном коричневом платье делала стойки на руках и кульбиты, выкрикивая пронзительным голосом:

— А внутри тепло! Заходите и отведайте горячего сидра с пряностями! Горячий суп и хороший глоток бренди. Заходите и согрейтесь!

«У нее наверняка замерзли ноги», — подумала я и окликнула ее, бросив монетку из окна. Девочка улыбнулась, продемонстрировав дырку в зубах, ловко поймала ее, и монетка исчезла в складках одежды, а она на радостях сделала сальто назад.

— Ну, вот, сейчас на нас набросятся все нищие Парижа, — недовольно проворчала Нанетта.

Но маленькая девочка оказалась столь шустрой, что никто ничего не заметил, и мы медленно проехали дальше и свернули за угол, оставив толпу позади.

За окошком медленно проплыли башни Бастилии, я зябко поежилась, словно в инстинктивной попытке спрятаться при воспоминании о времени, проведенном в ее мрачных стенах. Чуть дальше уже виднелась улица Сент-Антуан, широкая и пустынная, и вскоре экипаж бойко покатил по ней. Сгущались сумерки, и фонарщики уже опускали огромные стеклянные колпаки, чтобы зажечь свечи. Наш экипаж свернул на улицу де Турнель, где по обеим сторонам нависли средневековые дома, но вскоре мы вновь повернули и оказались на Королевской площади,[182] где у моей кузины был дом. Когда-то жить среди ухоженных липовых деревьев, обступивших памятник Людовику XIII, считалось модным и престижным, но с тех пор как король переселился в Версаль, здесь обитали лишь состарившиеся вельможи да богатые буржуа. Однако же просторная площадь в окружении высоких домов с крутыми синими сланцевыми крышами по-прежнему смотрелась мило и уютно.

Наш кучер отыскал дом моей кузины, который по сравнению с соседними выглядел темным и неприветливым, перенес мой багаж по сводчатой галерее к передней двери и постучал. Дрожа на холодном ночном ветру, мы с Нанеттой ждали, кажется, целую вечность. Наконец дверь бесшумно распахнулась, и перед нами предстал высокий мужчина. На нем был длинный и темный атласный жилет, белый парик и безукоризненно белые перчатки.

— Я приехала погостить у своей кузины, — с места в карьер взяла я, слишком замерзнув, чтобы пускаться в долгие разговоры. — Можете взять наш багаж. Благодарю вас.

Генриетта-Жюли возлежала в шезлонге в своей мрачноватой старомодной гостиной, лениво листая журнал с модными платьями. Завидев меня, она радостно взвизгнула и вскочила на ноги, протягивая мне обе руки.

— Шарлотта-Роза! Какой приятный сюрприз! Я уже готова была умереть со скуки. Ты не поверишь, но мой занудный престарелый супруг заявил, что мы должны встретить Рождество в Париже! Кто же остается в Париже на зиму? Думаю, он меня ненавидит. Он решил наказать меня за то, что я стала популярной. Но что я могу поделать, если люди находят меня забавной?

Она была очаровательной стройной девушкой с массой каштановых кудряшек, карими глазами с зелеными искорками и ротиком с пухленькими оттопыренными губками, почти таким же большим, как и у меня. Не умолкая ни на мгновение, она увлекла меня на диван, позвонила в колокольчик, распорядилась принести освежающее, и только потом потребовала объяснить ей, что привело меня в Париж.

— Отец Шарля похитил его, чтобы не дать ему жениться на мне, — пояснила я, снимая шляпку с бордовыми перьями и швыряя ее на стол. — Он запер сына в башне замка и собирается держать там, пока он не откажется от меня.