Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

А еще через два года, когда умер Сталин, начальник сельхозуправления Воркуто-Печорского ИТЛ полковник Валк уволился из органов МВД и исчез, превратившись... в клад.

Заявление

Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) т. Сталину и наркому

НКВД т. Ежову от К. А. Стояновича

27 июня 1937 г.

Пишет осужденный Стоянович К.А. (Яковлев-Мячин). Родился я в 1886 году в семье крестьянина. В возрасте нескольких месяцев лишил­ся отца. В 1893 году семья перебралась в Уфу. С 11 лет начал работать «мальчиком» в магазине. С 1905 года принял участие в революционном движении. Активный участник уфимско-уральской боевой организации и всех ее выступлений. С 1907 года на нелегальном положении. Длитель­ная эмиграция с 1907 по 1917 год (Болонская школа. Бельгия. Возвраще­ние через Германию).

В Петрограде принимал самое активное участие в октябрьском пе­ревороте, затем — на Урале. Перевозил царя из Тобольска в Свердловск (комиссар перевозки). В 1918 году отступление из Уфы — фронт чехосло­ваков и нелегальное возвращение через фронт обратно в Уфу для рабо­ты в тылу.

В этом письме не место и не время говорить об истинных мотивах моего дальнейшего шага, но я беру голый факт своего проступка при воз­вращении в Уфу, а именно: в Уфе я обратился в комитет Учредительно­го собрания с письмом о раскаянии и легализации. С учредиловцами я не работал. Через два месяца при разгроме учредиловцев был аресто­ван колчаковцами и увезен в Сибирь, откуда бежал в Китай, где прожил до 1927 года, ведя в Китае революционную работу. При возвращении в 1927 году в Москву я был осужден на 10 лет. За ударную работу на Бе­ломоро-Балтийском канале меня досрочно освободили в 1933 году с пол­ным восстановлением во всех гражданских правах. За свой поступок я нес кару тринадцать лет. Такова моя биография до освобождения из ла­геря. Подробно все это знает т. Андреева, которая вела мое дело. Я остал­ся работать в системе лагерей НКВД (Сиблаг — начальник Осиновского лагеря и Томского распределителя). Считался неплохим работником. Несколько раз премирован. Это могут подтвердить мои бывшие началь­ники т. Чудинов и капитан Подольский. Однако с 1936 года началось не­понятное для меня гонение. В сентябре месяце 1936 года во время мое­го отпуска меня уволили, потом снова взяли на работу, затем в 1937 году в марте месяце снова и окончательно уволили без объявления причин. Вокруг моего имени создали такую обстановку, что вот уже три месяца, как я не могу нигде получить себе работу. Куда бы я ни обращался, всюду меня первоначально с охотой брали на работу, а на другой день после получения справки из НКВД мне отказывали и не желали более со мной разговаривать. Если это только самостраховка руководителей этих ве­домств, то, очевидно, они забыли установки правительства и партии.

Если же в НКВД за мною значится еще какое-нибудь преступление (нельзя же допустить, чтобы за одно и то же преступление я снова нес наказание) то, следовательно, меня необходимо немедленно арестовать и вновь судить.

Я считаю, что тринадцать лет понесенного наказания, помимо вну­тренней, никогда не заживающей раны — сознание своего проступка в Уфе в 1918 году, — более чем достаточно, чтобы считать меня не только на бумаге, но и на деле перековавшимся.

А если раньше, когда меня судили, я был виновен, то в своем заявле­нии на имя ОГПУ я признал перед партией и правительством справедли­вым понесенное мною наказание.

Двурушником я никогда не был. На протяжении всего заключения и дальнейшей работы я честно стремился искупить свою вину перед Вами и категорически заявляю, что я ни в чем не виноват, за что бы меня следовало так жестоко наказать, как наказан я сейчас. Я прошу Вас дать срочное распоряжение расследовать мое дело и дать мне возможность жить и работать. Если я не получу ожидаемой от Вас защиты, то я буду везде и всюду, где бы я ни был, предметом постоянной травли, преследо­вания и изгнан с работы. Прошу защитить![127]

Заявление

М. И. Смирнова народному комиссару внутренних дел СССР Л. П. Берии с предложениями об улучшении снабжения лагерей

30 апреля 1941 года

На примере некоторых известных мне фактов из жизни лагерей считаю возможным довести до Вашего сведения о следующем:

Во-первых. Старые контингенты лагерного населения, прибывшие еще до 1937 года и в 1937—1938 годах, имеющие продолжительные сро­ки заключения (6—10 лет), систематически «доходят» до своего логиче­ского конца, увеличивая процент инвалидов не только категорийных, но и так называемых «забалансовых».

Снижение трудоспособности объясняется, конечно, многими при­чинами: неустроенностью жилищно-бытовых условий в первые годы поселения, плохим снабжением и низкокалорийным однообразным питанием и прочим. Но факт налицо: выполнять серьезную производс­твенную программу с таким народом трудно. Отсюда такие низкие про­центы выполнения производственных планов даже у лучших передовых исправ.-труд. лагерей.

Нынешний год, по ряду причин, будет еще более неблагоприятным для выполнения программы по лесу (очевидно, такая же картина в топ­ливных и других лагерях).

А ведь можно бы еще и из этого народа, именуемого сейчас ла­герным населением, выжать больше пользы для государства, — если не