Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

Канцлер Коль по контрасту с постоянно запаздывающим Горбачевым действовал быстро и решительно. При поддержке администрации Буша Коль взял курс на полную интеграцию распадавшегося восточногерманского государства. Благодаря скоординированным действиям, которые стали, по словам двух молодых членов администрации Буша, «образцовым примером международной дипломатии»{1235}, США и ФРГ достигли желаемого результата: объединенная Германия стала частью НАТО. При этом СССР не получил никаких твердых гарантий насчет будущего системы европейской безопасности и о том, какая роль в ней будет отведена Восточной Европе в целом и Москве в частности.

Могильщик советской державы

Горбачеву, решившему покончить с холодной войной, приходилось вести политическую деятельность в двух направлениях: одна была нацелена на Запад, вторая адресовалась собственному народу. Благодаря таким чертам характера, как терпимость к инакомыслию, идеализм и морализм в политике, способность сомневаться и не рубить сплеча, а также неколебимая вера в здравый смысл людей и широкое понимание «общечеловеческих ценностей», он сделался любимцем Запада. Но у себя дома те же самые качества сделали его объектом презрения и ненависти среди военных и все больше — среди партийной номенклатуры. По этой причине со временем приоритеты Горбачева во внешней и внутренней политике изменились на прямо противоположные. Поначалу внешнеполитический курс генсека должен был помочь СССР преодолеть международную изоляцию, улучшить экономические и торговые отношения с Западом, а также свернуть гонку вооружений. Однако в 1987-1988 гг. Горбачев, постепенно отдалившийся от партийной номенклатуры и начинавший опасаться утраты поддержки в народе, главным своим приоритетом стал считать интеграцию СССР в мировое сообщество. Соответственно проводимая им внешняя политика стала определять политику внутреннюю. Его «новое мышление» превратилось в главную цель и условие реформ в СССР, подменив собой выработку «обычной» государственной стратегии, построенной на реалистичном соотношении целей и средств. Однако Горбачев твердо верил в то, что провозглашенные им романтические лозунги о приоритете общечеловеческих ценностей, неприменении силы и «общеевропейском доме» станут тем пропуском, который позволит ему и всей советской стране войти в сообщество «цивилизованных наций».

Оглядываясь назад, на уже остывший труп Советского Союза, можно заключить, что последним шансом для спасения государства могла бы стать радикальная финансово-экономическая реформа, разработанная в Москве и проведенная одновременно во всех республиках СССР в 1989 г., а может быть, еще и в первой половине 1990 г. Необходимо было отказаться от значительного числа социальных дотаций отсталым национальным республикам и областям. Позднее и сам Горбачев, и критики Горбачева из числа либеральных экономистов, примкнувших к его противнику Борису Ельцину, станут утверждать, что это было невозможно. Действительно, опасность социального взрыва вследствие «отпуска» цен на продукты и товары массового потребления велика. Однако «шоковая терапия», осуществленная в 1992 г. правительством Ельцина — Гайдара в наиболее жестокой форме и гораздо худшей финансовой ситуации, такого взрыва не вызвала. Напротив, можно представить себе сценарий, когда националистические и другие движения, которые угрожали авторитету и власти Горбачева уже летом — осенью 1989 г., были бы нейтрализованы на месяцы, а то и на годы радикальной экономической реформой, как и произошло в первый год «шоковой терапии» Ельцина — Гайдара. Последующая стихия рынка, реальная экономическая взаимозависимость республик, мириады торговых отношений между различными частями Союза смогли бы более действенно, чем военная сила или пропагандистские призывы, противостоять силам радикального национализма.

В то время правительство Горбачева обладало еще неразрушенным аппаратом управления и могло бы под большие кредиты от Западной Германии и других западных стран наполнить страну товарами массового потребления по «отпущенным» коммерческим ценам, ослабив хотя бы на время разрушительную связку инфляции, «лишних денег» и товарного голода. Ряд грамотных экономистов, включая Николая Петракова, Станислава Шаталина, а позже Григория Явлинского, предлагали подобные меры. Если бы Горбачев в конце 1989 г. поставил коллег по Политбюро перед выбором: сохранение державы с помощью радикальной экономической реформы или неизбежный распад страны, многие бы его поддержали и за ним пошли. Но этот выбор требовал ясного видения проблемы, а также воли и готовности в случае необходимости применить жесткие меры для удержания контроля над страной в критический момент. Ельцину, как известно, пришлось применить армию в октябре 1993 г., чтобы разгромить политическую оппозицию, выросшую на народном недовольстве «шоковой терапией». Горбачев, однако, не мог и не хотел использовать силу. Кроме того, он был, как мы убедились, больше привязан к идее сохранения «социализма» и дорогостоящих социальных программ, чем многие из правящей верхушки.

Упустив шанс повести весь Советский Союз к рынку и поставив все на карту идеалистического проекта интеграции СССР в «общеевропейский дом», Горбачев стал могильщиком советского государства. После крушения социалистической системы в Восточной Европе сам Советский Союз как государство, где стабильность строилась на непосильных социальных программах и дотациях прежде всего менее развитым республикам и областям, стал чрезвычайно уязвимым{1236}. И опять Горбачева подвела самонадеянность, но на этот раз речь шла не о сферах влияния советской державы в Восточной Европе: на карте стояла судьба самого СССР. Михаил Сергеевич по-прежнему продолжал полагаться на «процессы» в народных низах и верил, что ему удастся создать правовое государство, т. е. новый, демократический Советский Союз на одних договорных основах, не прибегая к шоковым экономическим мерам и использованию силы. Вместо того чтобы пойти на риск и взять ответственность за переход к рыночным ценам на себя, объяснив народу необходимость такого шага, Горбачев продолжал откладывать эту меру, перекладывать ответственность за углубляющийся хаос на партийную номенклатуру, «силы торможения» и руководство республик, которые получали все больше полномочий и автономии в рамках Союза. Пойдя по этой дороге, Горбачев сделал неизбежным переход политической инициативы к сепаратистским движениям в республиках, включая движение за независимость Российской Федерации, которое возглавил его бывший соратник, а позже кровный враг — Борис Николаевич Ельцин. Возникло опасное двоевластие, которое начало раздирать Советский Союз в самой его сердцевине, в Российской Федерации.

Еще в 1988 г. помощники умоляли Горбачева избавиться от опального Ельцина, уже ставшего притягательной фигурой для оппозиции, отправив его послом в какую-нибудь дальнюю страну. Они твердили, что Ельцин рвется к власти и очень опасен, но Горбачев всякий раз морщился и отвергал это предложение со словами: «Ну что вы хотите сделать из меня какого-то Брежнева, держиморду»{1237}. А в 1991 г. Ельцин уже стал первым избранным народом президентом РСФСР и, желая ослабить власть Горбачева, выдвинул лозунг о поддержании суверенитета России в составе СССР. И снова по непонятной для его соратников причине Горбачев совершил политическую ошибку, на этот раз фатальную — он не пошел на всенародные выборы президента СССР. Кроме того, он поставил во главе армии, КГБ и оборонной промышленности консервативных сторонников жесткой линии — Дмитрия Язова, Владимира Крючкова и Олега Бакланова.

К началу августа 1991 г. Горбачев растратил большую часть советского геополитического капитала, а также своего личного политического авторитета. Отчасти из-за его хронической неспособности определиться с курсом экономических и финансовых реформ денежно-кредитная и банковская системы Советского Союза практически развалились, внешние долги неумолимо росли: огромная страна с богатейшими ресурсами оказалась в мирное время на краю банкротства. Окончание холодной войны и сокращение бремени вооружений не дали народу ощутимых материальных выгод. Напротив, остро встала проблема продовольствия, магазины были пусты, вводилось нормированное распределение всех основных продуктов питания, за любыми товарами люди выстраивались в огромные очереди. Такого СССР еще не видел, даже в годы Великой Отечественной войны. Именно этот тяжелейший финансово-экономический кризис вызвал к жизни национально-сепаратистские движения, получившие широкую популярность в массах. Прежде всего это касалось Российской Федерации. Огромную выгоду из этой ситуации извлек, как уже говорилось, Борис Ельцин{1238}.