Пятый доминион - Баркер Клайв

- Ты приносишь больше вреда, чем пользы, - сказал мистиф. - Пожалуйста, прекрати.

- Я думал, они встретят тебя с распростертыми объятиями, - сказал Миляга, оглядывая абсолютно бесстрастные лица четверки. - Что с ними такое приключилось?

- Они защищают то малое, что у них осталось, - сказал Пай. - Автарх уже засылал сюда шпионов. Репрессии. Похищения. Забирали детей, а отдавали головы.

- О, Господи. - С извиняющимся видом Миляга пожал плечами. - Простите меня, - сказал он, обращаясь ко всем Эвретемекам. - Я просто хотел высказать свое мнение.

- Ну, ты его высказал. Может быть, теперь ты предоставишь дело мне? Дай мне несколько часов, и я смогу убедить их в нашей искренности.

- Ну разумеется, если ты думаешь, что этого времени хватит. Мы с Хуззах можем подождать тут, пока ты выяснишь все проблемы.

- Не здесь, - сказал Пай. - Мне не кажется, что это было бы благоразумным.

- Почему?

- Просто, не кажется, - сказал Пай с легкой настойчивостью в голосе.

- Ты боишься, что они собираются убить нас, так ведь?

- Ну... у меня... есть некоторые сомнения, скажем так.

- Тогда мы все сейчас уйдем.

- Такой возможности у нас нет. Я остаюсь, а вы уйдете. Вот, что они предлагают. И это не предмет для обсуждения.

- Понятно.

- Со мной все будет хорошо, Миляга, - сказал Пай. - Почему бы вам не вернуться в кафе, где мы ели завтрак? Ты сможешь его найти?

- Я могу, - сказала Хуззах. Во время этого разговора она стояла, опустив глаза вниз. Теперь она подняла их, и они были полны слез.

- Подожди меня там, ангел, - сказал Пай, впервые назвав ее милягинским прозвищем. - Оба вы ангелы.

- Если ты не присоединишься к нам до захода солнца, мы вернемся и найдем тебя, - сказал Миляга. Сказав это, он грозно расширил глаза. Улыбка была у него на губах, угроза - во взгляде.

Мистиф протянул руку для рукопожатия. Миляга взял ее и привлек мистифа к себе.

- Я не шучу, - сказал он. - Я говорю это совершенно серьезно.

- Мы поступили правильно, - сказал Пай. - Все остальное было бы неблагоразумным. Прошу тебя, Миляга, доверяй мне.

- Я всегда доверял тебе, - сказал Миляга, - и всегда буду доверять.

- Нам повезло, Миляга, - сказал Пай.

- В чем?

- В том, что мы провели все это время вместе.

Миляга встретился взглядом с Паем и понял, что мистиф прощается с ним всерьез. Несмотря на все свои оптимистические заверения, Пай, судя по всему, совершенно не был уверен в том, что они встретятся вновь.

- Я увижу тебя через несколько часов, Пай, - сказал Миляга. - Моя жизнь зависит и от этого. Ты понимаешь? Мы давали друг другу обеты.

Пай кивнул и высвободил руку из милягиного пожатия. Маленькие, теплые пальчики Хуззах уже ждали своей очереди.

- Давай-ка пойдем, ангел мой, - сказал Миляга и повел Хуззах обратно к воротам Кеспарата, оставляя Пая под охраной взвода.

Пока они шли, она оглянулась на мистифа дважды, но Миляга сопротивлялся искушению. В такой ситуации Паю будет только хуже, если он расчувствуется. Лучше вести себя так, как если б все они были уверены, что встретятся через несколько часов и будут попивать в Оке Ти-Нун. В воротах, однако, он не смог удержаться от того, чтобы оглянуться на цветущую улицу и бросить последний взгляд на существо, которое он любил. Но взвод уже исчез внутри чианкули, забрав собой блудного сына.

Глава 32

1

Наступили долгие изорддеррекские сумерки, но до полной темноты оставалось еще несколько часов. Автарх находился в комнате неподалеку от Башни Оси, куда доступ дню был закрыт. Здесь утешение, приносимое криучи, не было испорчено светом. Было так легко поверить, что все вокруг - только сон, а значит, не стоит никакого сожаления, если - или, вернее, когда - этот сон рассеется. Однако, как обычно, Розенгартен безошибочно отыскал его нишу и принес известия не менее сокрушительные, чем самый яркий свет. Попытка незаметно уничтожить оплот Голодарей, предводительствуемых отцом Афанасием, благодаря прибытию Кезуар превратилась в публичный спектакль. Вспыхнуло и быстро распространилось насилие. Судя по всему, войска, первоначально направленные для штурма оплота Голодарей, были вырезаны до последнего солдата, но проверить эту информацию не было никакой возможности, потому что путь в портовый район преграждали самодельные баррикады.

- Только этого момента и ждали все секты, - высказал свое мнение Розенгартен. - Если мы не растопчем очаг сопротивления немедленно, то все религиозные фанатики Доминионов заявят своим последователям, что День настал.

- День Страшного Суда, что ли?

- Так они скажут.

- Может быть, они и правы, - сказал Автарх. - Почему бы не дать им побунтовать немного? Они все ненавидят друг друга. Мерцатели - Голодарей, Голодари - Зенетиков. Пусть перережут друг другу глотки.

- Но город, сэр.

- Город! Город! Что ты говоришь мне об этом трахнутом городе? Это наша жертва, Розенгартен. Неужели ты этого не понимаешь? Я сидел здесь и думал: если б я только мог заставить Комету упасть на него, я бы сделал это. Пусть он умрет так же, как жил: красиво. Что ты так опечален, Розенгартен? Будут и другие города. Я смогу построить еще один Изорддеррекс.

- Тогда, может быть, нам лучше вывезти вас сейчас, пока смута не распространилась.

- Мы здесь в безопасности или нет? - спросил Автарх. Последовало молчание. - Значит, ты не уверен.

- Там идет такая битва.

- И ты говоришь: она начала все это?

- Это носилось в воздухе.

- Но она послужила искрой? - Он вздохнул. - Черт бы ее побрал, черт бы ее побрал. Знаешь, созови-ка ты генералов.

- Всех?

- Матталауса и Расидио. Они могут превратить этот дворец в неприступную крепость. - Он поднялся на ноги. - А я намереваюсь пойти поговорить с моей ненаглядной супругой.

- Нам прийти туда к вам?

- Разве что, если вы пожелаете стать свидетелями убийства.

Как и в прошлый раз, покои Кезуар оказались пусты. Но Конкуписцентия (утратившая все свое кокетливое настроение, дрожащая и с сухими глазами, что для ее постоянно плачущего племени было эквивалентом слез) знала, где находится его супруга: в своей часовне. Он ворвался внутрь в тот момент, когда Кезуар зажигала свечи у алтаря.

- Я звал тебя, - сказал он.

- Да, я слышала, - сказала она. Ее голос, некогда выпевавший каждое слово, теперь был тусклым и невзрачным, как и весь ее вид.

- И почему же ты не ответила?

- Я молилась, - сказала она. Задев небольшой факел, с помощью которого она зажигала свечи, Кезуар повернулась к алтарю. Подобно ее покоям, он был коллекцией всевозможных излишеств. Вырезанный из дерева и расписанный Христос висел на позолоченном кресте, в окружении херувимов и серафимов.