Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Валентина Ивановна, казалось, не замечала его отрешенного выражения лица, автоматических, бездумных движений, неподвижных глаз и резкой складки под пухлой нижней губой.

Гостья начала уставать и спотыкаться. Городская, непривычная. Соня все чаще стонала, как бы торопя их. Ее крик страшно звучал в черной холодной бесконечности. Оборвалась веревка. Валентина Ивановна разорвала шарф надвое, закрепила на деревянной перекладине саней и снова впряглась. Вокруг ни огонька. Водонапорную башню и элеватор поглотила тьма. Посадки закончились.

— Я ни разу не был в новой больнице, знаю только, что от посадок напрямик, — вдруг сознался Алеша.

Валентина Ивановна тяжело опустилась в снег. Алеша испугался своих слов.

— Помоги встать, — протянула к нему одеревеневшие руки Валентина Ивановна. Улыбка чуть подернула ее усталое лицо.

— У нас в России не дороги, а направления. Разыщем.

Алеша облегченно вздохнул.

— В больнице тоже нет электричества? — спросила Валентина Ивановна.

— У них свой движок. Берегут, включают по необходимости. А в палатах керосиновые лампы.

Неожиданно вынырнула луна и опять утонула в черных облаках. В этот миг живой мир показался Алеше маленьким, ограниченным возможностями его зрения, а остальной — бесконечным, темным, непомерно страшным, даже гибельным. Безысходное отчаяние, неуверенность навалились на него. Валентина Ивановна обняла его за плечи. Впервые он увидел, что она маленького роста и худенькая. «Дробная», вспомнились ему мамины слова об его любимой учительнице математики.

Леша первый заметил бледный расплывчатый отсвет. На глазах навернулись слезы надежды.

Суета нянечек и медсестер его уже не волновала. Он заснул тут же, в приемном покое на кушетке. Валентина Ивановна прилегла в коридоре рядом с палатой только после того, как Соне сделали рентген, и хирург обнадежил, что девочка будет жить, а может, даже сможет ходить.

Валентина Ивановна устроилась жить неподалеку у больничного сторожа и каждое утро, как на работу, приходила в палату. Муж ее, Василий Денисович, готовил обед и вместе с Вовой и Алешей приносил в больницу.

Один раз, возвращаясь от лечащего врача, Валентина Ивановна услышала в палате разговор новенькой девочки с Соней:

— Кто она тебе?

— Мама.

— Старая.

— Зато хорошая.

Прошло два месяца. Соня поправлялась. Гипсовый корсет ей одели на год.

Снова приехал дядя Никита и завел с Алешей наедине разговор о новой семье. Беседы не получилось. Алеша ответил односложно и категорично:

— Только все вместе, — и упрямо уставился в пол.

Потом тетя Тамара и дядя Никита устроили семейный совет в присутствии детей и гостей. Ребята повернулись к Валентине Ивановне и Василию Денисовичу и несмело попросили:

— Хотим вместе и с вами, — и замерли.

— Мы тоже, — тихо ответила Валентина Ивановна.

А вскоре дети с новыми родителями уехали в Рыльск. Дом заколотили до весны. Огород упросили председателя оставить за семьей. Как без подспорья большой семье?

ЛЮСЯ ПРИЕХАЛА

Идет третья, длинная и поэтому самая трудная четверть. Я устала учиться, потому что не люблю русский устный. Зубрежка правил изводит меня, и каждый урок кажется каторгой. Он тянется мучительно долго, и я, изнемогая от напряжения, ерзаю.

В эту пятницу мы с братом пришли из школы, разморенные резким переходом от зимы к весне. Вчера был ноль градусов, а сегодня четырнадцать! На станции школьники давно на каникулах, а мы продолжаем учиться в ожидании разлива реки, который надолго затормозит жизнь нашего села. Не сговариваясь, мы бросили портфели и побежали делать кораблики из щепок и бумаги. Мы так увлеклись наблюдением за утлыми суденышками, преодолевающими острые рифы, подводные скалы, резкие изгибы ледяных полуостровов, что совсем забыли про уроки. Ослепительно яркое солнце крупными бриллиантовыми искрами осыпало остатки ноздреватого наста у дороги и островки чистого искристого снега под деревьями, напоминавшие о недавней зимней сказке. «Март сначала с лихими скакунами-метелями дружит, а потом с ветрами, туманами и солнцем», — говорила нам бабушка, тоже радуясь весне.

Мой кораблик, отыскивая удобную гавань, привел меня к палисаднику соседа и остановился, уткнувшись в куст. Я остолбенела. Вокруг куста еще лежал лед, а нижние ветви были покрыты зелеными листьями. Зеленую траву мне приходилось откапывать из-под снега. Это обычное явление. Но кусты и деревья всегда сбрасывают листву и засыпают на зиму. Такие большие листья не могли вырасти за неделю без морозов. Может, они росли под снегом?

Позвала брата. Он, разглядывая чудо, рассуждал:

— Может, листочки зелеными всю зиму под снегом жили? Снег осенью лег на теплую землю и больше не растаял. Помнишь, сколько его было уже в конце ноября? Он, наверное, и сохранил листья.

У палисадника собралась вся детвора нашей улицы.

— Может, у тети Ноти особые кусты, южные, вечнозеленые?

— Может, мичуринцы сделали их морозостойкими?

— Но листья только внизу, у самой земли? — слышалось со всех сторон.

Тут вышел из хаты дядя Антон. Видно, ему тоже стало любопытно, что такого интересного нашли дети в его палисаднике. Осмотрев нашу находку, он удивился, пожал плечами и сказал:

— Спросите у своей учительницы. Я не знаю, как объяснить такую аномалию.

Бабушка зовет. Мы помчались домой. Поужинали и сели за уроки. Коля с одной стороны стола, я с другой. Сегодня мы не спорим, не колотим друг друга ногами под столом. Я уже поняла, что не успею выполнить уроки. Коля тоже беспокойно ерзал на стуле. Вдруг он подсел ко мне и заговорщицки зашептал:

— Такая лень одолела! Неохота учиться. Давай хоть раз в школу не пойдем. Притворимся, что больны.

— Чем?

— Ну, пусть у тебя будто бы голова болит, а у меня живот.

— Нет, давай, у обоих живот. Переели чего-то. Но у нас же плохой аппетит?

— Ну, тогда перепили. Я слышал, что если выпить много молока, то можно заболеть.

— Так это если оно прокисло.

— Все тебе не так! Ну, просто так заболел живот, и все!

— А как же уроки?

— Какие там уроки? Отметки выставлены. Учителям самим охота отдохнуть, но им нельзя, они на работе, им деньги платят.

— Страшно врать.

— Брось. От нашего обмана никому плохо не будет, а мы отдохнем и потом еще лучше будем учиться.

Последний аргумент окончательно убедил меня, и я сдалась.

Утром мы дружно заныли. Мать удивленно посмотрела на нас, потрогала лбы и задумалась. Для большей убедительности Коля пробурчал:

— Два раза за ночь бегал в уборную.

Эти слова переломили нерешительность матери.

— Ладно, лежите спокойно, так легче вам будет.

И села завтракать. Мы немного полежали тихо. Но это же так скучно! Я заворочалась. Брат зашептал:

— Тише, подожди, пока мама в школу уйдет, тогда и поиграем.

Подошла мать. Коля с кислым видом попросил:

— Можно мы на вашей постели полежим? Она такая большая и мягкая.

Мать разрешила.

Мы весело резвились, наслаждаясь свободой. С упоением и восторгом представляли, как другие сейчас мучаются: пишут по русскому длинные предложения, повторяют противные правила! Но через пару часов нам это надоело, и мы попросили разрешения почитать. Мать возразила: «Что-то вы подозрительно веселые? Может, у вас воспаление хитрости? Так, раз больные — никаких книг!» Мы знали твердый характер матери и не спорили. Еще пару часов промаялись.

Я изнывала от безделья и уже готова была сознаться в обмане, как на пороге нашей комнаты появилась худенькая, черноглазая, черноволосая девушка. Я сразу догадалась, что это Люся, внебрачная дочь отца, которая учится в пищевом техникуме. Бабушка рассказывала, что, когда она была еще в пеленках, отец принес ее к своим родителям и сказал: «Это моя дочь. Я виноват и должен помочь ее матери создать свою семью...»

Мать с усмешкой сказала нам: «Ваше счастье, что гостья у нас, а то я вас до ночи с кровати не выпустила бы». Мы с восторгом скатились на пол и заплясали от радости. Ура! Сегодня обязательно будет что-либо вкусненькое. Может быть, даже мясо. И ругать за обман при гостье не будут. Люся посекретничала с отцом, показала ему фотографию своего молодого человека, а потом позвала меня на кухню и шепотом произнесла: