Карлики - Максим Дегтерев

- Предлагаю вернуться к гномам.

- Сейчас я вам кое-что покажу... - сказал он серьезно и как будто на что-то решившись. Затем обратился к своему компьютеру. Но показать он мне ничего не успел - взвыл сигнал тревоги, и тут же страшный удар сотряс башню. В момент удара Франкенберг стоял, склонившись над экраном, и от сильного сотрясения не смог удержаться на ногах. Он упал навзничь, сильно ударившись головой о твердый, как мрамор, подлокотник своего старинного кресла. Я бросился его поднимать. Одновременно я пытался разглядеть в окно атакующих. Удар импульсного излучателя ни с чем не спутаешь. В окне промелькнула черная точка. Неизвестный флаер находился далеко - вне зоны действия защитного поля, поэтому импульсы были не столь опасны для профессорского убежища. Но они могли разрушить генераторы защитного поля, и тогда, уже с близкого расстояния, нападавшие могли уничтожить нас вместе с башней.

Я разрывался: нужно было помочь профессору, нужно было уносить отсюда ноги, и в то же время я не мог не взглянуть на экран.

- Уходите, это пришли за мной, а не за вами, - хрипел Франке нберг.

Я усадил его в кресло. Рана на затылке была пустяковой - шишка, только и всего. Но профессор заметно ослаб: его физические силы истощились задолго до моего прихода, а удар о подлокотник кресла был последней каплей... или предпоследней, поскольку Франкенберг еще мог кое-как двигаться и говорить.

Явно или косвенно, я послужил причиной смерти Перка. Если погибнет и Франкенберг, то это будет уже вторая смерть за два дня, и все по моей вине. Да даже и без меня - две смерти за два дня для нашей планеты - это перебор. Не знаю, как там на Земле, но на Фаоне такое редко бывает - я говорю о насильственной смерти. Не удержался, взглянул на экран. С него на меня смотрели ОНИ.

Не знаю, откуда взялась уверенность, что это были именно ОНИ, наверное, я все еще находился под впечатлением от рассказа Франкенберга. Четыре лица, четыре взрослых человека - при других обстоятельствах я не увидел бы в них ничего особенного, но теперь... Я увеличил изображение. В воздухе повисла голограмма, стала медленно поворачиваться. Под рукою не было ничего, чем бы я мог скопировать, отсканировать или любым другим способом зафиксировать увиденное. Я боялся снова притронуться к компьютеру - было такое чувство, что изображение вот-вот пропадет, исчезнет навсегда, как те локусы, с которых началось расследование. Когда в моем распоряжении есть только простая человеческая память, я запоминаю лица, срисовывая их в нее. То есть, я представляю себе, как я нарисовал бы то или иное лицо, будь я художником. Сразу оговорюсь - рисовать я не умею, ну, то есть абсолютно. Но зато не раз видел, как это делается. Татьяна неплохо рисует. Тем не менее она запоминает лица совсем по-другому. Про первого из четверых она бы сказала: "Не идет ему такая прическа, да и цвет волос никуда не годится, надо бы его перекрасить в блондина". Так она бы запомнила его прическу. Или воскликнула бы: "Да он косит! " - так она про Верха однажды сказала, хорошо, он не слышал. Но зато она запомнила, какие у Верха глаза.

- Это и есть ваши гномы? - спросил я профессора. Дом сотряс еще один удар, и я не расслышал ответ. "Гомоиды" - так он их назвал и сказал что-то еще - про рекомбинацию синапсов, если я правильно его понял.

Все четверо были молоды, лет двадцати плюс-минус пять - точнее никак сказать нельзя. Лица вытянутые, с тонкими, правильными чертами, но скорее мужскими, чем женскими. Светлые глаза зеленоватого оттенка, исключая одного - у него глаза были темные, но не черные. В глазах - никакого выражения, взгляд - устремленный в бесконечность, пустой и оттого страшный. Чтобы четыре лица не слились в моей памяти в одно, я придумал гомоидам имена. Того, кого Татьяна перекрасила бы из светло-русого в блондина, я так и назвал - Блондин, хотя, строго говоря, это было неправдой. Гомоида с чересчур (для андрогина) выпирающим кадыком я назвал Старшим - он действительно выглядел несколько старше остальных. У темноглазого гомо-ида было две родинки под подбородком и я назвал его "Пятнистый". Четвертого, на вид - самого молодого, с тусклыми водянистыми глазами и восковой, будто искусственной кожей, я назвал Младшим и, думаю, не сильно ошибся. Я поймал себя на мысли, что про себя говорю о любом гомоиде "он". Мужской шовинизм? Вряд ли. Любая женщина на моем месте тоже сказала бы "он". Правда, скорее с целью отделить себя и свой пол от этих существ.

Нужно было уходить. Но для взлета необходимо выключить защитное поле и тем самым - дать противнику возможность приблизиться. И тогда мы с профессором попросту не успеем добраться до флаера. Единственный выход: не выключая защитного поля выбраться из дома, дойти до моего флаера и взлететь в тот момент, когда атакующий выведет из строя генераторы поля. Я взвалил Франкенберга на себя и потащил из кабинета. Профессор оказался тяжеловатой ношей. В холле - в том самом, где я оказался перед тем, как войти в кабинет, я остановился, чтобы перехватить его поудобнее. В ту секунду он словно очнулся, оттолкнул меня и бросился назад, в комнату.

- Уходите один, я остаюсь, - крикнул он.

- Но почему, черт возьми?! - заорал я, стараясь перекричать вой сирены и гул термических ударов. 2

- Я вам уже ответил - надо было внимательнее меня слушать, - прохрипел Франкенберг, и толстая металлическая створка навсегда разделила нас. Вернуться к нему я уже не мог, но путь к отступлению был свободен. Я добежал до той стенной ниши, где оставил комлог и оружие. Закрывавшая ее панель не поддавалась, как я ни старался. На раздумья времени не оставалось, и я поспешил к выходу. К счастью, внешняя дверь была открыта профессор давал мне возможность беспрепятственно уйти.

Меня выручило то, что атака велась со стороны океана и атакующий меня не видел. Пока мы с профессором беседовали, снега выпало немного, но все же достаточно, чтобы скрыть мой небольшой флаер. Утоптанная дорожка вкупе со страхом помогли мне добраться до него минут за десять. Пока я продирался, я тешил себя мыслью, что раз Франкенберг решил остаться, то, возможно, у него есть какое-то неизвестное мне средство, чтобы противостоять нападавшему противнику.

Приборы флаера внезапно ожили - это могло означать только одно генераторы защитного поля разрушены. Я дал команду на взлет. Последние надежды рассеялись, когда я был уже в восьми километрах от башни, - в экране заднего вида я увидел черный зловещий гриб, выраставший на том месте, где прежде находилась профессорская башня. Ею силуэт напомнил мне то страшное птицеголовое божество, чья статуя стояла в кабинете профессора, слева от письменного стола.

Всю обратную дорогу я делился впечатлениями с бортовым комлогом, поскольку мой собственный, в виде пыли и пепла, носился холодным южным ветром где-то над Океаном. Я тараторил без умолку, смешивая услышанное от Франкенберга со своими собственными домыслами. Разбираться буду потом. Один раз комлог переспросил меня, мол, понимаю ли я, что говорю, но я велел ему заткнуться и писать все, как есть. Из вещественных доказательств у меня с собой был лишь кристаллик внешней памяти - перед тем как попытаться спасти хозяина, я схватил его со стола и машинально сунул в карман.