Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Незнакомцем этим был негодник Бускерос.

— Сеньор Авадоро, — сказал он моему отцу, — ты занимаешься производством жидкости, которая нанесла немалый урон роду человеческому.

Ведь какое множество заговоров, предательств, мошенничеств было совершено с помощью этого зловредного раствора, какое множество вредоносных книжек вышло в свет именно при посредстве чернил, я не говорю уже о любовных записочках и связанных с ними покушениях на счастье и честь законных мужей. Каково же твоё мнение об этом, сеньор Авадоро? Ты не отвечаешь, ибо ты привык к молчанию. Пустяки, неважно, что ты ни чего не говоришь, зато я болтаю за двоих, такая уж у меня привычка. А ты знаешь, сеньор Авадоро, садись, кстати, вот на этот стул, я сейчас изложу тебе вкратце свою идею. Утверждаю, что из этой бутылки чернил выйдет…

С этими словами Бускерос толкнул бутылку, и чернила пролились на колени моего батюшки, который, не говоря ни слова, поспешил обтереться и переодеться. Возвратившись, он застал Бускероса со шляпой в руке, жаждущего с ним попрощаться. Отец, осчастливленный предстоящим избавлением от нахала, распахнул перед ним дверь. И в самом деле, Бускерос вышел, но миг спустя вернулся.

— Извини, сеньор Авадоро, — сказал он, — но мы оба забыли, что бутылка пуста, однако не трудись, я сам сумею её наполнить.

Бускерос взял воронку, вставил её в бутылку и отвернул кран. Когда бутылка наполнилась, отец снова пошел распахнуть перед ним дверь. Дон Роке выскочил весьма торопливо, как вдруг отец мой заметил, что кран отвернут и чернила льются прямо на пол. Он побежал закрыть кран, а в этот самый миг Бускерос снова вернулся и, делая вид, что не замечает урона, причиненного им, поставил бутылку на стол, развалился в том же самом кресле, вытащил сигару из кармана и прикурил от лампы.

— Правда ли, сеньор Авадоро, — обратился он к моему батюшке, — что у тебя был сыночек, который утонул в этом самом котле? Если бы несчастный малютка умел плавать, он непременно спасся бы. Где же ты, сеньор, раздобыл этот котел? Я уверен, что в Тобосо. Превосходная глина, точь-в-точь такую употребляют при изготовлении селитры. Твердая, как камень, позволь, попробую.

Мой отец хотел помешать пробе, но Бускерос ударил веселкой по котлу и разбил его вдребезги. Чернила хлынули рекой, залили моего отца и все, что находилось в комнате, не исключая даже и Бускероса, которого также сильно забрызгали.

Отец, который редко когда раскрывал рот, на сей раз стал кричать во все горло. Соседки показались на балконе.

— Ах, почтенные дамы, — завопил Бускерос, — с нами произошел несчастный случай, большой котел разбился и залил всю комнату чернилами. Сеньор Тинтеро не знает, где преклонить голову. Окажите нам христианское милосердие и приютите нас в вашем жилище.

Соседки, казалось, согласились с радостью и отец, вопреки своему смущению, испытал приятное чувство при мысли, что приблизится к очаровательной незнакомке, которая издали простирала к нему белоснежные руки и улыбалась с неизъяснимой прелестью.

Бускерос набросил моему отцу плащ на спину и проводил его в дом Симьенто. Едва отец успел туда войти, как ему пришлось принять неприятного посланца. Торговец шелками и прочей мануфактурой, лавка которого была расположена под квартирой отца, прибыл с донесением, что чернила протекли на его нежный товар, причинили необычайный ущерб, в особенности светлым шелкам, и что поэтому он уже послал за чиновниками, дабы составить опись причиненных ему убытков. Одновременно домовладелец предупредил моего отца, что дольше не потерпит его у себя.

Отец, изгнанный из своего жилья и выкупавшийся в чернилах, разумеется, загрустил; выражение лица его было, пожалуй, печальнейшее на свете.

— Не стоит огорчаться, сеньор Авадоро, — сказал ему неунывающий Бускерос. — У этих дам во дворе есть просторная квартира, которая им нисколько не нужна; вели немедленно перенести в неё свои вещи. Тебе будет там необычайно удобно, в довершение ты найдешь там в изобилии чернила, красные, голубые, зеленые, гораздо лучшие, чем твои черные. Однако я советую тебе в течение некоторого времени не выходить из этого дома, ибо если бы ты пошел к Морено, то каждый приставал бы там к тебе, умоляя рассказать историю с разбитым котлом, а я ведь знаю, что ты не охотник до долгих разговоров. Взгляни, все окрестные зеваки, все бездельники в околотке глазеют уже в твоей квартире на чернильный потоп; завтра во всем городе ни о чем другом и говорить не станут!

Отец ужаснулся. Но один ласковый взгляд барышни Симьенто вернул ему отвагу, и он отправился устраиваться в новой своей обители. Он недолго оставался в одиночестве; госпожа Симьенто зашла к нему и сказала, что, посоветовавшись с племянницей, решила сдать ему cuarto principal, то есть жилье, выходящее на улицу. Отец, который с истинным упоением привык считать прохожих или черепицы на кровле дворца герцога Альбы, охотно согласился на замену. Его просили только о дозволении оставить цветные чернила на прежнем месте. Отец кивком выразил своё согласие.

Котелки стояли в средней комнате; барышня Симьенто входила, выходила, брала краски, не произнося ни слова, так что во всем доме царило глубочайшее молчание. Никогда отец не был столь счастлив. Так прошло восемь дней. На девятый Бускерос навестил моего отца и сказал ему:

— Сеньор Авадоро, я пришел сообщить тебе о благополучном исполнении желаний, которые ты явно испытывал, но которые доселе не отваживался высказать. Ты тронул сердце барышни Симьенто, ты получишь её руку и сердце; но ты должен прежде подписать эту бумагу, которую я захватил с собой, если ты хочешь, чтобы в воскресенье было сделано оглашение о желающих вступить в брак.

Отец, чрезвычайно удивленный, хотел ответить, но Бускерос не дал ему на то времени и продолжал:

— Сеньор Авадоро, твоя будущая женитьба ни для кого не тайна.

В Мадриде о ней только и говорят. Если ты имеешь намерение её отложить, то родичи барышни Симьенто собираются у меня и тогда ты придешь и сам изложишь им причины промедления. Это шаг, которого ты никак не сможешь избежать.

Отец похолодел при мысли, что должен будет что-то разъяснять всему семейству Симьенто; он хотел что-то сказать, но дон Роке вновь перебил его и произнес.

— Я отлично понимаю тебя, ты хочешь услышать о своём счастье из уст самой барышни Симьенто. Вот и она; я оставлю вас одних.

Барышня Симьенто вошла в превеликом смущении, не смея поднять глаз на моего отца; взяла несколько красок и молча начала их смешивать. Робость её вселила отвагу в душу дона Фелипе, он впился в неё глазами и не мог оторвать их. На сей раз он смотрел на неё совершенно по-иному.