Избранное в двух томах. Том I - Варлам Тихонович Шаламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хуже было другое. Я потерял талисман – самодельный нож, который возил с собой много лет.
Я спал на мешках с мукой и выронил, очевидно, из кармана. Чтобы найти нож, надо было разгружать машину.
Рано утром мы приехали в Оймякон, где я работал год назад, в Томтор, в милое мое почтовое отделение, где столько писем я отправил и столько писем получил. Слез около гостиницы аэропорта.
– Слышь, ты, – сказал шофер грузовика, – ты ничего не потерял?
– Я нож потерял на муке.
– Вот он. Я доску кузовную открыл, нож выпал на дорогу. Доброе перышко.
– Возьми это перышко себе. На память. Мне не нужен больше талисман.
Но радость моя была преждевременной. В Оймяконском порту нет рейсовых самолетов, и пассажиров скопилось еще с осени на десятки машин. Списки по четырнадцать человек, ежедневная перекличка. Транзитная жизнь.
– Когда был последний самолет?
– Был неделю назад.
Значит, придется тут просидеть до весны. Зря я отдал свой талисман шоферу.
Я пошел в лагерь, к прорабу, где год назад работал фельдшером.
– На материк собрался?
– Да. Помоги уехать.
– Завтра к Вельтману вместе пойдем.
– А капитан Вельтман все еще начальником аэропорта?
– Да. Только он не капитан, а майор. Нашивки новые недавно получил.
Утром прораб и я вошли в кабинет Вельтмана, поздоровались.
– Вот – наш малый уезжает.
– А что же он сам не пришел? Он меня знает не хуже, чем тебя, прораб.
– Да просто для крепости, товарищ майор.
– Хорошо. У тебя вещи где?
– Все со мной, – я показал маленький фанерный чемоданчик.
– Вот и отлично. Иди в гостиницу и жди.
– Да я…
– Молчать! Делай как приказано. А ты, прораб, трактор завтра дашь, ровнять аэродром, а… без трактора…
– Дам, дам, – сказал, улыбаясь, Супрун.
Я распрощался и с Вельтманом и с прорабом и вошел в коридор гостиницы и, ступая через ноги и тела, добрался до свободного места у окна. Здесь было, правда, похолодней, но потом, через несколько самолетов, через несколько очередей, я передвинусь к печке, к самой печке.
Прошел какой-нибудь час, и лежавшие вскочили на ноги, прислушиваясь жадно к небу, к гуду.
– Самолет!
– Грузовой «Дуглас»!
– Не грузовой, а пассажирский.
По коридору метался дежурный аэропорта в шапке-ушанке с кокардой, держа в руках список – тот самый список на четырнадцать человек, который уже не первый месяц учили здесь наизусть.
– Все, кого вызвал, быстрее покупайте билеты. Летчик пообедает, и в путь.
– Семёнов!
– Есть!
– Галицкий!
– Есть!
– А почему моя фамилия вычеркнута? – бесновался четырнадцатый. – Я же в очереди тут третий месяц.
– Что вы мне говорите? Это начальник порта вычеркнул. Вельтман – своей рукой. Только что. Вас отправят со следующим самолетом. Достаточно? А если хотите спорить – вот кабинет Вельтмана. Он – там… Он вам и объяснит.
Но на объяснения четырнадцатый не решился. Мало ли что может случиться. Физиономия четырнадцатого Вельтману не понравится. И тогда не только не увезут на следующем самолете, а вычеркнут вовсе из списков. Бывало и такое.
– А кого вписали?
– Да вот неразборчиво, – дежурный с кокардой вглядывался в новую фамилию и вдруг выкрикнул мою фамилию.
– Вот я.
– К кассиру – быстро.
Я думал: не буду играть в благородство, я не откажусь, я уеду, улечу. За мной семнадцать лет Колымы. Я бросился к кассиру, последний, вытаскивая неприготовленные документы, комкая деньги, роняя на пол вещи.
– Беги быстро, – сказал кассир. – Ваш летчик уже пообедал, а сводки плохие – надо погоду проскочить, добраться до Якутска.
Этот неземной разговор я слушал чуть дыша.
Летчик во время посадки подрулил самолет поближе к двери столовой. Посадка давно была кончена. Я бежал со своим фанерным чемоданчиком к самолету. Не надевая рукавиц, зажав в стынущих пальцах покрытый инеем самолетный билет, я задыхался от бега.
Дежурный по аэродрому проверил мой билет, подсадил в люк. Летчик задвинул люк, прошел в кабину.
– Воздух!
Я добрался до места, до кресла, не в силах думать ни о чем, не в силах ничего понимать.
Сердце стучало, стучало целых семь часов, пока самолет не оказался внезапно на земле. Якутск.
В Якутском аэропорту мы спали в обнимку с новым моим товарищем – соседом по самолету. Нужно было высчитать самый дешевый путь до Москвы – хоть у меня путевые документы были до Джамбула, я понимал, что колымские законы вряд ли действуют на Большой земле. Вероятно, можно будет устроиться на работу и на жизнь и не в Джамбуле. У меня еще будет время об этом размыслить.
А пока – дешевле всего до Иркутска самолетом, а там поездом до Москвы. Пять суток там. Или можно еще до Новосибирска, а там – тоже в Москву по железной дороге. Какой самолет раньше отправляется… Я купил билет на Иркутск.
До самолета оставалось несколько часов, и за эти несколько часов я прошел Якутск, вглядываясь в замороженную Лену, в молчащий одноэтажный, похожий на большую деревню город. Нет, Якутск еще не был городом, не был Большой землей. В нем не было паровозного дыма.
1964
Поезд
На Иркутском вокзале я лег под свет электрической лампочки, ясный и резкий – как-никак в поясе у меня были зашиты все мои деньги. В полотняном поясе, который мне шили в мастерской два года назад, и ему наконец предстояло сослужить свою службу. Осторожно ступая через ноги, выбирая дорожки между телами грязными, вонючими, рваными, ходил по вокзалу милиционер и – что было еще лучше – военный патруль с красными повязками на рукавах, с автоматами. Конечно, милиционеру было бы не справиться со шпаной – и это, вероятно, было установлено гораздо ранее моего появления на вокзале. Не то что я боялся, что у меня украдут деньги. Я давно уже ничего не боялся, а просто с деньгами было лучше, чем без денег. Свет падал мне в глаза, но тысячи раз ранее падал мне свет в глаза, и я выучился превосходно спать при свете. Я поднял воротник бушлата, именуемого в официальных документах полупальто, всунул руки в рукава покрепче, чуть-чуть опустил валенки с ног; пальцам стало свободно, и я заснул. Сквозняков я не боялся. Все было привычно: паровозные гудки, двигавшиеся вагоны, вокзал, милиционер, базар около вокзала – как будто я видел только многолетний сон и сейчас
