Средневековые сказки - Яна Александровна Гецеу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То-то они обрадовались мне, то-то на шею кинулись! Девчонка рыдала и клялась, что больше не будет, а я отбивалась от них мешком одежды и шутливой руганью.
– Да погодите вы, не всё это ещё! – ворчу, а сама улыбаюсь. – Вы тут пока барахло разбирайте, а я вам травы принесу к царапинам приложить.
И вот сидим у безжизненной печки, огонь не зажигаем – труба обвалилась, тянуть не будет, – так я им сказала, а сама на кучу костей, прикрытую рваниной, в очаге поглядываю. Зажжёшь – и вонь повалит несусветная. А ещё отряд с собаками мимо не проходил, ну как возвращаться будет той же дорогой да решит свернуть? И аккурат на дым пойдут. Нет уж, вином согреются, а мне и так не холодно, я привыкшая.
* * *
Все раны соночлежников я перемотала порванной в лоскуты шёлковой рубахой. На себя уже не осталось, но вроде как и не требуется, я уж и забыла о своей беде.
А эти сидят теперь, как два тряпичных чучелка, улыбаются, мяса наелись, винишком запили.
Енот запанибратски положил мне лапку на плечо:
– Я тебе уже сказал или еще нет? – пьяно улыбнулся он.
– Я-то откуда знаю, чё сказал, чё не сказал? – хохотнула я. – Мыслишки твои не читаю, а то б уже давно прибила, небось!
Девчонка весело рассмеялась от моих слов и, подняв бутылку за моё здоровье, отхлебнула добрую порцию. И как завтра пойдёт дальше через лес? Не на себе же её тащить. А впрочем, да ладно уж, пусть напивается, утром в ледяной ручей головой – и привет!
– Так вот, я скажу! – посерьёзнел шут. – Мари, ты меня прости, но я думаю, нам пора открыть нашей спасительнице правду.
– Ой, да ради бога, – хихикнула девчонка. Она здорово повеселела от своего первого в жизни крепкого пойла.
– Пошла она к чёрту, эта моя мать и весь её чёртов замок! – и рассмеялась от своей наглости – тоже впервые грязно ругается. Я качаю головой – это разве грязная ругань? Ребёночек ты совсем…
– И мой чёртов брат, и мои чёртовы слуги – к Дьяволу их! – она махала бутылкой, и ослабевшие повязки на её руках закачались, как рваные рукава привидения. – А больше всех, дальше всех, пусть в ад катится мой женишок! Аха-ха, чёртов мерзкий… как его? Тьфу, забыла!
– Ну и не вспоминай, голубка моя, теперь ты моя невеста, не его! – пересел к ней поближе довольный, пьяный Енот, и они обнялись.
– Так ты хотел какую-то правду открыть мне? – я отхлебнула, но немного, завтра должна быть звенящей струной, всё подмечать и на всё ответ свой иметь.
– Ах да! – хлопнул себя по лбу шут. – Засмотрелся на тебя, любимая, и чуть не забыл! – нежно улыбнулся он.
– Хорош сюсю, давай уже докладывай, что там у тебя? – оборвала я его, смутившись такими слюнявыми нежностями. Почему Стрела никогда со мной так не говорил? Всё «дурында» да «матушка медведица»? И-эх…
– На самом деле, Якобина, никакая Марихен не простушка, – проговорил шут ужасно серьёзным голосом. – Она дочь Анны-Гертруды-Анхелы-Доминики Вершбен, графини фон Готтен!
Замолчал и многозначительно уставился на меня. Я только кивнула. А чего он ждал? Я уж и так догадалась.
– Ну и? – сломала я долгую тишину.
– И за то, что ты нас приютила, мы тебе безмерно благодарны, – заторопилась Марихен. – И ты меня, ради всего святого, пожалуйста, прости, и я бы тебе ответила добром, но у меня все мои драгоценности были в… в кармашке в одежде, которую мы выбросили, когда собаки… собаки… – она осеклась.
– Да, мы очень-очень, просто небесно благодарны тебе, – подхватил Енот, – но ты должна понимать, что ты подвергла себя огромной опасности, когда приютила нас, ведь наверняка искать нас будут со всем рвением, ведь если не найдут, то графиня Анна головы с плеч щедро покатит по кровавой реченьке!
– Зачем ты так? – прошептала Марихен, и шут, сообразив, что перегнул, снова принялся с ней сюсюкаться.
– Ну и что же, мне уйти, вас тут на растерзание бросить? – изогнула я бровь. – Или к чему ты эти откровенности подбрасываешь?
– Да я не то хотел… я не к тому… – запутался шут.
– Поняла я всё, не дурында тебе и не матушка медведица! – зло сплюнула я на пол, а кому отомстить-то хотела? То ли самой себе, то ли мужу, но уж точно не несчастной парочке. Гляжу вот на них, головой качаю и уже яснее ясного понимаю – провожу я их не короче, чем до города, где они затеряться смогут! Не дойдут они сами, сгинут, поймают их графинины псы, обязательно! Шуту – башка с плеч, к дьяволу, а дочурку – замуж за образину какую немилую. Да лучше уж в петлю!
– Не брошу я вас, будь спок! – сказала я как отрезала. – Мне и самой на попятную идти поздненько, не находишь? – ядовито добавила я. – Если вас брошу, вас тут же изловят, так? Так! А если вас изловят, вы моментом мой дом укажете, вон невеста твоя – пальчиком ткнёт, и тут махом свора солдатни образуется, так? Так и не спорь! – прикрикнула я, и эти оба-два рты закрыли. – Ну и что тогда, голова с плеч! Ха, да этому ещё и рад будешь, потому как так просто тут не отделаешься, сперва собаками потравят, потом медведю графскому бросят, чтобы как на ярмарке, поразвлечься!
Тьфу, ты, дьявол, и дался мне этот медведь грёбаный… пора уже забыть о нём.
И я ещё не знала, что казнят, да не меня.
Я замолчала, шут что-то пискнул, а Марихен вдруг запела высоким, чистым голосочком. Какую-то милую, невинную тарабарщину, я ни слова не поняла, но догадалась, что небось о возвышенной любви, какой на свете нет, распевает.
– Это по-каковски? – спросила я, когда она замолчала перевести дыхание.
– А это французский, мон ами! – проворковала она и рассмеялась злым и горьким смехом. – Ненавижу французский, – сжала она пальцы и сузила глаза, – и уроки музыки. И учителей.
А вот она ещё не знала, что вовремя все свои песенки вспомнила и что будет этим на кусочек хлеба себе зарабатывать.
Дьявол нас не уберёг, и наутро я растолкала мирно сопящих подопечных своих, чтобы отправляться в дорогу. Я думала, они разноются, станут проситься ещё поспать, жаловаться на дурной утренний голод с похмелья, но оба вскочили так резко,
