Карлики - Максим Дегтерев

Слева от арки кто-то охнул, следовательно, сапиенс посмотрел именно туда, а я, как всегда, ничего не заметил.

- В нем есть что-нибудь? - спросил Виттенгер, указывая на комлог.

- Пустой.

- Сами опустошили?

- Нет, таким и был.

- Так я вам и поверил!

- Придется поверить, - посоветовал я ему и таинственным голосом сообщил: - Могу еще кое-что продать.

- А у меня есть, чем заплатить? - усмехнулся он.

- Обсудим.

- Тогда валяйте.

Я пересказал ему свою версию. Правда, я ни словом не обмолвился о предполагаемом содержании разговора между Перком и Франкенбергом. Я вообще старался не говорить о возможных мотивах преступления.

- Неубедительно, - ответил он, внимательно меня выслушав. Мне захотелось сказать, что это, собственно, его проблемы, но - сдержался.

- Последите за ней. А заодно узнайте, где она была, когда произошел взрыв на Укене, - посоветовал я.

- Чем она так вам досадила, что вы решили спустить на нее всех собак?

- Если у нее алиби на время взрыва, то - ничем...

- Ладно, за вдовой мы последим. Но мне не нравятся ваши постоянные недомолвки. У вас же на лице написано "говорить или не говорить? " спрашиваете вы себя.

- И отвечаю: "Не говорить". - Я решил держать его на крючке. - Кстати, а где она была, когда погиб Перк?

- Сказала, что с утра она была дома, затем отправилась в детский сад за сыном.

- И вы проверили? - спросил я в надежде, что он ответит "нет".

- Не так чтоб очень тщательно. У нас нет оснований подозревать ее в убийстве мужа.

- Теперь, надеюсь, они появились. Виттенгер вздохнул:

- Похоже, вы меня используете.

- Это еще не известно, кто кого использует, - возмутился я, - вы уже достаточно получили. Особенно если учесть, что вам назвали имя преступника.

- Ладно, ладно, не кипятитесь так, - в его голосе впервые послышались миролюбивые нотки, - последим мы за ней, так и быть. Но, если что найдем, вам тоже придется делиться.

- Сначала найдите - там посмотрим. Виттенгер допил коньяк и заказал еще. Перехватив мой взгляд, сказал:

- Работы что-то много в последнее время. Сегодня еще одного торопыгу прибило к нашим берегам...

Он так и сказал - "торопыга". Нельзя было давать ему напиваться, подумал я.

- Какой еще торопыга?

- Если вдова невиновна, если вообще никто в смерти Перка не виновен, то он - торопыга, тот, кто торопит естественный ход событий, тот, кто раньше времени выпрыгивает.. - Не договорив, он сделал большой глоток своего напитка.

- Из окна?

- Необязательно. Вообще из лодки - Язык у него заплетался, и я подумал, что тот бокал, с которым я застал его, когда вошел в зал, был не первым и, вероятно, не вторым

- Ну и названьице вы придумали

- Не мы - мы названия не придумываем. Мы лишь вносим их в картотеки.

Пьяный полицейский, говорящий афоризмами, - это уже слишком. Я решил, что мне пора уходить. Но не тут-то было. Он схватил меня за рукав:

- Постойте, вы куда? Останьтесь... На нас начали оглядываться. Я снова присел. Виттенгер молчал, рассматривая что-то на донышке бокала.

- Выкладывайте, а то я спешу.

- Успеете, - ответил он так, будто знал, куда я спешу.

- Кроме дела Перка, вы еще что-нибудь ведете? - Я решил помочь ему, а то сидеть нам здесь до закрытия.

- Как вы думаете, почему они это делают? - задал он встречный вопрос.

- Делают что?

- Не прикидывайтесь дурачком! - взревел он. - Себя убивают зачем, спрашиваю!

Робкая парочка топталась у соседнего столика. Девушка едва заметным движением головы показала в сторону пьяного Виттенгера и сделала страшные глаза. Молодой человек кивнул в ответ, и они ушли в другой конец зала. Я посмотрел вслед удалявшейся паре. Нужно было что-то ответить, но отвечать не хотелось. Над словом "самоубийство" довлеет табу, говорить на эту тему как прилюдно раздеваться. Для Виттенгера табу, безусловно, тоже существовало, иначе зачем придумывать этот шутовской эвфемизм - "торопыга". Я взял у него бокал с коньком и отлил половину себе в шипучку. Полицейский осоловевшим взглядом следил за своим бокалом. Выражение лица у него было такое, будто бокал совершил все перемещения совершенно самостоятельно, без моей помощи. То, что в конце концов бокал снова оказался перед ним, его успокоило. Я сделал несколько глотков, крутившаяся в голове мысль обрела форму, но не содержание. Содержание так и осталось в той странной книге, откуда, собственно, происходила и сама мысль. Я осторожно предположил:

- Возможно, они вовсе и не себя убивают.

- Вы хотите сказать "не сами", в смысле, всем им кто-то помог? Виттенгер не понял мою идею. Честно говоря, я и сам ее плохо понимал.

- Нет, не то... понимаете, себя убить невозможно - ну как невозможно самого себя съесть - что-то обязательно останется - челюсть хотя бы. Поэтому должно произойти какое-то разделение. Разделение души и тела, но еще до того, как свершится само действие. Или разделение самой души...

- Все не так, - отмахнулся Виттенгер, - челюсть какую-то приплел, к черту челюсти! Вот скажите, с вами бывает так: вы знаете, но не можете сказать, или наоборот, рады бы сказать, но не знаете, как именно сказать?

Это мне знакомо. Я сказал, что такое со мною часто бывает.

- Видимо, не часто, раз вы еще живы, - мрачно заявил он, - так вот, самоубийство - это знак, последнее сообщение, если угодно. В жизни мы много расставляем знаков - таких, которые ничем не выразимы, кроме как собою. Живым такие знаки ни в жизнь не разгадать. Вот так. А вы челюсть! И он что есть силы стукнул по столу кулаком. Зазвенела посуда.

- Стойте, вы же мне подали отличную идею! - вдруг осенило его. - А я пока вас ждал, все сидел и думал, куда же тот торопыга запропастился. Теперь все понятно. - И он зашелся дурным пьяным смехом. - От его души отделилась какая-то часть, убила его, а потом, видать, передумала и сделала ноги - и ноги, и руки, и все остальное...

Я ничего не понял. Виттенгер продолжал хохотать, приговаривая, что, мол, какое отличное объяснение я придумал.

- Какой еще торопыга у вас запропастился, что вы несете? - Я пытался добиться от него вразумительного ответа. Наконец он перестал смеяться и внезапно протрезвевшим голосом объяснил:

- Вчера вечером привезли одного типа. Он убил себя разрядом цефалошокера. А сегодня утром он исчез.

- Откуда исчез?

- Из патологоанатомической лаборатории. Представляете себе?

- Нет, не представляю, - признался я, - вы хотите сказать, что тело украли?

- Я тоже так сначала подумал, но, принимая во внимание вашу оригинальную теорию, совсем иное объяснение в голову лезет.

- Так вот из-за чего вы сегодня, мягко говоря, не в себе! - догадался я.

- Да, черт возьми! - И он снова стукнул кулаком по столу.