Вечный зов - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Юрка-а! Ю-юрка! Сыно-ок!
— Мама! — бросился к ней мальчишка.
— Сынок! Сыночек! Сыно-ок! — кричала и кричала Лиза, крепко прижимая к себе худенькое и грязное дрожащее тельце…
* * *— …Вот так он мне, Юрочка мой, разум вернул, — утомленная разговором, произнесла Елизавета Никандровна. Голос ее рвался, был слаб и беспомощен. — Постороннему это не понять, я говорю. Да и сама я… Я ничего не помню, все это со слов Юрика. Я помню только смутно, как мы с ним… я и сын… возвращались откуда-то в город. Это я помню уже… И все, что после. А до этого — темный провал. Но Юра говорит, что все это было так.
Поликарп Матвеевич, потрясенный услышанным, молчал. Да и что было говорить, какие слова найти, чтобы ее утешить, что ли, ободрить, поддержать? Их не было, этих слов, а кроме того, он чувствовал, что она, пережившая все это, не то чтобы не нуждалась, а просто не хотела сейчас таких слов, потому что они были бы бесполезны.
Вздохнув, Елизавета Никандровна с грустью произнесла:
— Антон так и не досочинил мне эту песню. Все ему было некогда, некогда…
Она медленно стала поднимать голову с гладко зачесанными назад седыми волосами, собранными на затылке в небольшой узелок. И когда подняла, в широко открытых глазах ее стояли светлые слезы, где-то в зеленой глубине этих глаз дрожали две колючие солнечные искорки.
— Боже мой! Ведь у меня был Антон! Какая же я счастливая…
Голос ее был еще тише и слабее, чем раньше, но он, этот слабенький голос, больно разрезал что-то внутри у Кружилина, щемящая боль растекалась по всему телу. Ее полные слез глаза, в которых дрожали светлые искры, были невыносимы. И Кружилин в эти короткие секунды наконец-то понял, кажется, что произошло с Елизаветой Никандровной, какая она сейчас, и даже, как ему казалось, представлял, какой она будет теперь… Он не то кашлянул, не то сдавленно крякнул и начал подниматься из-за стола.
— Спасибо… Спасибо за угощение, Лиза, — проговорил Поликарп Матвеевич. — А с Юрием что ж… Это не трудно. Я скажу в военкомате и Нечаеву…
— Он сам заявление напишет, — сказала Елизавета Никандровна. — Чтобы… как бы добровольцем…
— Почему как бы? Так и будет. А насчет твоей работы я подумаю куда и как…
Елизавета Никандровна тоже встала. Высокая, худая, она стояла теперь на ногах прямо и твердо.
— Думать вам не надо. Я хочу в районную библиотеку. Там, кажется, нужен библиотекарь. Там тепло и мне по силам. Книги буду выдавать.
Лицо ее было спокойно, лишь на щеках слабенько проступал румянец. Солнечные искры из глаз ее исчезли, они смотрели куда-то в пространство холодно и жестко.
— В библиотеку? Ну что же, очень хорошо, — сказал Кружилин.
* * *Савчук хотел поехать в тайгу сразу же по возвращении из Москвы, но дел на заводе за его отсутствие накопилось действительно много, и, пока он их решал, прошла неделя.
В тайгу с собой он взял человек пятьдесят крепких мужиков, поехали на трех грузовиках, потом, отправив грузовики назад, потому что дальше проезжей дороги не было, около суток тащились на верховых лошадях, шли пешком. Громотуха текла здесь между горных теснин, грозно ревела на многочисленных перекатах, оправдывая свое имя. Когда лесная тропа, означающая дорогу, подворачивала к берегу, грохот звенел такой, что не было слышно голосов.
Стояла июльская жара, безжалостно палило белое солнце, обваривая листву на деревьях. Обычно липкая, сосновая хвоя жухла, обильно сыпалась с ветвей. Лишь кедрам такая жарынь была нипочем, косматая хвоя держалась на них крепко, горячий ветер трепал ее, как лошадиные гривы, но оборвать не мог. Кедровые массивы, не очень крупные и не частые, выделялись среди моря поблекшей зелени темными пятнами и одуряюще пахли расплавленной смолой.
— Божье наказанье прямо-таки… Экое пекло! — пробормотал маленький кривоногий старикашка по имени Филат Филатыч, высланный навстречу с лошадьми. — Ну ни одного дождика, почитай, с Арины-рассадницы. Громотуха прям обдонилась… А досок напилили, слава те господи, высокие штабеля! Да еще этих ты молодцов ведешь. И рванем счас, ух… ничего. Успеем до Ильина-то дня. А там вода будет, только и рвануть счас надо. Это ты правильно, что подмогу ведешь. И в Шантаре, грят, тоже сушь стоит?
— Да, плохо нынче, — сказал Савчук. — Хлеба горят.
— Ага… Рассказывал этот, что с милиции-то приехал к нам, Елизаров. У нас тут… хе-хе… события одна случилась. Двое парней из-за девки… Сперва посильничать, что ли, хотели ее. А потом чуть до смерти друг дружку не ухайдакали. Знаешь? Из-за этой, Инюткиной Верки.
— Инютиной, — поправил Савчук. — Знаю. Разберемся.
— Тьфу! — плюнул старик в сторону. — Хучь бы девка была… А то так, Инюткина. Ни ума в глазу, ни добра в заду.
— Насчет добра-то, дед, наоборот вроде, — усмехнулся один из молодых мужчин.
— Это на чей вкус, — отрезал старик. — Такого добра как песку на берегу, ты зачерпнешь, а мне так и нагнуться лень. А они — спорить из-за нее. Тьфу!
— Отнагибался ты, дед, — усмехнулся тот же мужик.
— Да оно так, — без всякой обиды согласился старик. — Был рысак, да сбил подковы…
Филат Филатыч слыл на всю округу непревзойденным сплавщиком плотов по своенравной Громотухе. В молодости он характер имел лихой и необузданный, как речка. Мог он ни за что ни про что, по известным ему одному причинам, обидеть человека, зла ни ему, ни кому бы то другому никогда не делавшего, всячески его ославить. Мог завести дружбу и старательно опекать человека, по общему признанию никчемного. И до сих пор были у него в оценке людей и отношении к
