Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

В декабре 1947 г. Сталин согласился с предложением Арутюнова о выселении азербайджанских крестьян за пределы Армении. Однако перекраивать границы республик он не захотел. Вместо этого кремлевский вождь решил «почистить» Южный Кавказ от подозрительных элементов. В сентябре 1948 г. на круизном лайнере «Победа» (германском трофее), перевозившем армянских репатриантов из-за рубежа в Армению, возник пожар. Известие об этом крайне насторожило Сталина. Находясь на своей черноморской даче, он телеграфирует Маленкову: «Среди армянских репатриантов есть американские агенты, которые подготовили диверсию на теплоходе "Победа"». На следующий день Маленков шлет ответную телеграмму: «Вы, конечно, правы. Примем все необходимые меры». Тут же Политбюро издало секретное решение о прекращении армянской репатриации{241}. В апреле — мае 1949 г. вышло постановление Политбюро о том, что все «армянские националисты» (в которые был зачислен ряд репатриантов, прибывших со всех концов света), а также все «бывшие турецкие граждане» из Армении, Грузии и Азербайджана должны отправиться на поселение в Казахстан и Сибирь. Подверглись депортации и черноморские греки. Всего в 1944-1949 гг. с территории Южного Кавказа были депортированы 157 тыс. человек{242}. Подобная «чистка» не покончила с напряженностью в межнациональных отношениях. Тем не менее Сталину удалось снова взять под контроль политическую жизнь в регионе, где бушевали националистические страсти, подогретые его зарубежными авантюрами.

Жертвами сталинских чисток стали и представители русского народа — по официальной версии, ведущего титульного народа СССР. Сталин нанес смертельный удар по «ленинградцам», т. е. по тем партийным и государственным деятелям Российской Федерации, в основном русских, выдвиженцев из Ленинграда, кто за годы войны и блокады приобрел популярность в городе своими организаторскими качествами и личным мужеством. Эти представители партийно-хозяйственной номенклатуры полагали, что Сталин и впредь будет опираться на них, теперь уже в вопросах послевоенного хозяйственного строительства. Лидерами «ленинградцев» был председатель Госплана СССР Николай Вознесенский, председатель Совета министров РСФСР и член Оргбюро Михаил Родионов, секретарь ЦК ВКП(б) и член Оргбюро Алексей Кузнецов, а также первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Петр Попков. Все они были людьми Жданова, и Сталин первоначально их продвигал. Берия и Маленков, видевшие для себя угрозу в возраставшем влиянии этой группы, делали все возможное, чтобы скомпрометировать «ленинградцев» в глазах вождя. Вскоре им предоставился удобный случай. В феврале 1949 г. Сталин санкционировал расследование по «ленинградскому делу», а также по «делу Госплана» против Вознесенского. Обуреваемый подозрениями диктатор снял Родионова, Кузнецова, Попкова, а затем и Вознесенского со всех занимаемых ими постов. Не прошло и полгода, как все четверо были арестованы органами МГБ, вместе с ними арестам подверглись еще 65 человек из числа руководящих работников, а также 145 членов их семей и родственников. Сталин поручил Маленкову организовать специальную тюрьму для партийных кадров. «Следствие» длилось больше года, арестованных жестоко истязали, добиваясь нужных следователям показаний. Сталин заставлял членов Политбюро, включая Маленкова и министра обороны Николая Булганина, лично проводить допросы. 1 октября 1950 г. Вознесенский, Родионов, Кузнецов, Попков в числе 23 советских и партийных руководителей были тайно казнены и захоронены в безымянных могилах. Примерно в это же время расстреляли и арестованных генералов, среди них Гордова, Рыбальченко и маршала Григория Кулика{243}.

Всего за какие-то несколько лет Сталин, по сути, украл у народов Советского Союза — подлинных победителей во Второй мировой войне — все лавры и плоды победы. Диктатор так и не позволил своим подданным насладиться счастьем мирного времени. Разумеется, вряд ли кремлевский вождь смог бы добиться этого без поддержки десятков, сотен тысяч добровольных помощников как среди военных, так и гражданских высших кругов. Ветераны войны, большинство русского народа не были готовы к борьбе за гражданские свободы, рассуждали по принципу «сила солому ломит», и вновь опустились до положения послушных «винтиков» в механизме государственной машины. Многие из них приветствовали и активно поддерживали превращение СССР в мировую империю, ракетно-атомную сверхдержаву. Пробудившееся в начальстве и народе за годы Отечественной войны национальное самосознание выродилось в шовинизм, в обществе воцарилась внушенная пропагандой убежденность в агрессивных происках «империалистического Запада», якобы готовящегося к войне против Советского Союза. Оставаясь во власти этих представлений и настроений, миллионы советских граждан не сомневались в мудрости Сталина и, несмотря на голод и жестокие трудовые и жизненные условия, обожествляли своего лидера{244}. Многие ветераны стали считать, что советский контроль над Восточной Европой — естественное и необходимое следствие их победы, компенсация за поруганные мечты о хлебе насущном, счастье и благополучной жизни после войны. Постоянные авралы, накачки, проработки оправдывались внешней опасностью, страхи репрессий вытеснялись из сознания страхом будущей войны, возмещались культом непобедимой советской военной мощи, воинствующим антиамериканизмом и враждебностью Западу в целом. Подобное мировоззрение на долгие годы станет основной отличительной чертой большинства русских людей в СССР{245}.

К ужасу и смятению идеалистов-интернационалистов в партии и комсомоле, советская печать и радио беззастенчиво разжигали настроения великорусского шовинизма и одновременно обрушивались с площадной руганью на «безродных космополитов», занимаясь «разоблачением» деятелей культуры, скрывавших свою еврейскую «национальность» под русскими псевдонимами. Настоящий погром произошел в университетах. На заседании истфака МГУ, во время которого профессоровевреев травили и изгоняли с работы, молодой историк, член партии и ветеран войны Анатолий Черняев услышал от своего друга-партийца такое объяснение: «С еврейским засильем идет борьба. Партия очищается от евреев. Им никакого доверия. Никакого ходу в общественную жизнь». Лишь немногие, в их числе молодые ветераны войны, осмеливались выступать открыто против антисемитской кампании. Они тут же исключались из партии и исчезали из университетов{246}. Антисемитам из числа профессоров и аспирантов эта кампания, направляемая по линии партийных органов с самого верха, внушила такое же чувство всевластия и бесконтрольности, которое ощущали рядовые нацисты при Гитлере. Вот как еще один свидетель описывал таких людей: «Война дала им вкус к власти. Они были не способны критически мыслить. Они учились, чтобы стать хозяевами жизни»{247}.

На ученом совете истфака в МГУ в марте 1949 г., во время которого должны были осудить профессоровкосмополитов (среди них был и дед автора этой книги Лев Израилевич Зубок), историк Сергей Сергеевич Дмитриев поинтересовался у своего коллеги Бориса Федоровича Поршнева, что лежит в основе этой кампании. И услышал в ответ: «Война. Готовить нужно народ к новой войне. Она близится»{248}. Наступление холодной войны, вначале ставшее досадным сбоем во внешних планах, стало в какой-то момент подспорьем для планов Сталина внутри страны: внешняя угроза помогала оправдать и антисемитскую кампанию, и депортацию армян, азербайджанцев и греков, и подобные же депортации из Западной Украины и Прибалтики. Холодная война помогала сплачивать великорусское ядро созданной им «социалистической империи». Кроме того, страхи перед новой войной помогали искоренять недовольство и разногласия среди руководящей верхушки. Большинство в госаппарате, армии и госбезопасности были убеждены, что Запад готовится напасть на Советский Союз и что надо готовиться к отпору агрессору.

Эта убежденность еще более окрепла, когда в июле 1946 г. Соединенные Штаты провели в присутствии международных наблюдателей испытания двух атомных бомб на атолле Бикини в Тихом океане. Испытания проводились спустя лишь две недели после того, как американцы обнародовали свой план, который касался «международного контроля» атомной энергии, к тому же накануне мирной конференции в Париже (с 29 июля по 15 октября 1946 г.), созывавшейся с целью обсудить условия мирных договоров с Германией и ее сателлитами. Свидетелями атомных испытаний стали двое советских наблюдателей, которые сообщили об их результатах кремлевскому руководству. Один из них, генерал-майор НКГБ Семен Александров, профессор-геолог и специалист по поиску урановых месторождений для советского атомного проекта, привез в Москву отснятый им во время испытаний фильм и показал его в Кремле, а также у себя дома друзьям и коллегам{249}.