Начальник милиции - Рафаэль Дамиров

— Слушай, Баночкин, — обратился я к дежурному (в голове сама собой всплыла его фамилия). — А кто такой этот Эрик Робертович?

— Ха! Морозов! Ну ты шутник! — улыбнулся дежурный и поплелся в сторону здания.

Там через раскрытое окно уже было слышно, как трезвонит из дежурки телефон «02». Наверное, что-то случилось. Надеюсь, не собаку украли…

— Я не понял, начальник, — Пистон чесал небритый подбородок. — Это получается — мы, типа, герои?

— Типа…

— Ха!.. Тогда одним пузырем не обойдешься, две поллитры ставь! Да, Ильич? Мы считай, тебе медальку заработали!

— Поехали в магаз, — улыбнулся я, кивнув на мотоцикл.

— И в парке надо бидон забрать!

* * *

— Мороз, ты уже дома! — вечером того же дня в комнату общаги вошел Нурик с полотенцем на шее и в халате на восточный лад. — А ты что бакланишься-на? Может, в картишки?

Я лежал на кровати и отдыхал. Скинул форму, нацепил трико и потертую футболку, что нашел в шкафу.

— Давай позже, Нурик. Дай дух перевести. Ну и денёк…

— Случилось чо?

— Да не-е, все нормально. Скажи, а как будет по-узбекски: это был трындец, какой долбанутый и долгий день?

— Не знаю, я же казах…

— То-то я смотрю, ты на Нурлана Сабурова похож.

— Кого?

— Да есть там один политик, — записал я стендап-комика в государственные деятели.

— А-а, ну у нас в народе много кто в люди выбился, — радостно закивал Нурик.

— А ты чего такой довольный? — скосил я взгляд на соседа.

— Пляши, Мороз! — хитро щурился Нурик.

— С чего это?

— Ну так же у вас говорят?

— Где? В милиции?

— В какой милиции-на? Письмо тебе! — Ахметов вытащил из кармана халата конверт. — На вахте смотрел от своих весточку, а вот нашел тебе адресованную.

— Письмо? От кого?

— А ты плясать будешь?

— Ай на-на! Ай на-нэ! — я сел на кровати и, так уж и быть, изобразил руками сидячую лезгинку. — Давай конверт, почтальон Печкин!

— На… — протянул он мне бумажку.

Я взял, прочитал в строке незнакомого отправителя, почесал бровь.

— Ты чо, Мороз? Вскрывать не торопишься? Всё же матушка пишет…

Глава 12

Я повертел конверт со штампиком Угледарского почтамта и с вдруг набежавшим волнением оторвал верх заклеенного клапана.

Извлек листочек в ученическую клеточку. Там ровным и по-женски округлым почерком были выведены строки:

Привет, сынок! Как у тебя служба, почему не приезжаешь в гости? Тебе до Угледарска двадцать километров всего, а будто живем на разных полюсах. Нравится тебе новая должность? Может, все-таки лучше следователем было остаться? Сынок, что бы ни случилось, знай, что я всегда тебя поддержу. Даже если у тебя не получится в милиции… Мне кажется, все-таки ты человек тихий и мирный и не создан для тягот службы. Это все отец, зря он настоял, чтобы ты поступал в школу милиции, но чего уж теперь говорить. У нас все хорошо, а вот соседку Тётю Полю похоронили, отмучилась. Барсик окотился, оказалось, что это не кот, а кошка. Отец ходит чернее тучи, злится на тебя. Бурчит, что, дескать, зря ты на сержантскую должность согласился уйти, из области в захолустный Зарыбинск. Но я-то тебя понимаю, сложно тебе в милиции, сынок, особенно в следствии. Надо было на агронома идти учиться, как ты и хотел в школе. Отцу втемяшилось, что сын тоже, как и он, должен обязательно погоны носить, сам понимаешь, зациклился на своей службе в армии. Но иногда вижу, как вздыхает на кухне, нет-нет и намахнет стопку-другую. Столько лет отслужил, а выше капитана не поднялся. Видно, в тебе хотел увидеть свои мечты офицерские, чтобы сын до, как они говорят, высоких звезд дослужился. А я вот капитанская жена. Ну да ладно, чего уж теперь говорить. Держись сынок. Служи честно, два годика осталось, а там и уволиться можно будет. Выбери время и приедь к нам. Или мы сами к тебе наведаемся… Целую. Мама.

Я свернул листочек и снова сунул в конверт, будто боялся, что кто-то подсмотрит.

— Мороз, че случилось? — спросил Нурлан. — Стоишь, ворон считаешь. Эй! Ты здесь вообще?

— Слушай, сосед, а тебе мои родители как? Нравятся?

— Чего?

— Ну… как люди они хорошие?

— Ты че, дуркуешь? Или меня проверяешь? Кто же про родителей плохо скажет? Особенно про чужих… У меня папа чабан, а мама ковры ткет. Сам рассказывал, что у тебя батя военный, в люди выбился, а ты вот не в него. Был… в последнее-то время ты другой какой-то стал.

— Какой другой? — спросил я на всякий случай, чтобы убедиться, что Ахметов точно меня не раскусил (я пока еще чувствовал себя немного мошенником, который обманным путем завладел оболочкой доверчивого советского парнишки).

— Борзый… — чуть поразмыслив, ответил казах.

— А, ну это от бати… да… проявилось, значит.

Свалились же на мою голову незнакомые родичи. Нет, я, конечно, знал, что у моего предшественника есть предки — в первый день попадания, то есть позавчера буквально, прошерстил все документы, что были в комнате. В том числе и свидетельство о моём рождении. Там в графе «родители» значились чужие мне люди, я даже заморачиваться не стал и не запомнил. А теперь эти самые «чужие» встретиться со мной хотят. Приехать грозятся. Вот блин. Надо как-то решать вопрос… Похоже, что отец (буду назвать его так, раз все-таки ДНК у нас общая теперь) хотел, чтобы из сына вышел толк. Так и получилось — толк вышел, а бестолочь осталась… И мне теперь отдуваться. А хочется, чтобы они просто подарили мне носок и сказали, что Добби свободен, но не выйдет. Все-таки мам-пап принято почитать и слушаться, особенно в СССР. Почитать я готов, а второе — увольте… Придется как-то притворяться, ведь кто, как не они, смогут понять, что я — не я.

Задачка, однако.

* * *

Утром следующего дня я встал пораньше и пошел на школьный стадион. Нужно немного приводить себя нового в физический порядок. Ограждение стадиона — железный заборчик из сетки — я обрулил и пролез в какую-то дырку. Очутился на футбольном поле с беговой дорожкой по его периметру, засыпанной чем-то вроде шлака, без всяких модных покрытий, естественно.