Вечный зов - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, я устал, — ответил Алейников немного дерзко.
Дембицкий дерзость эту уловил, в левом глазу его что-то дрогнуло.
— Тогда присядьте, отдохните, — сказал он насмешливо.
— А я не физически устал.
— Я знаю, морально, — спокойно проговорил Дембицкий и опять блеснул левым глазом. — Барышня кисейная выискалась.
На эти слова Алейников уже обиделся, но сдержал себя.
Позже Яков Алейников десятки раз убеждался, что майор Дембицкий, человек беспредельной отваги, в любых ситуациях оставался спокоен и весь его гнев или несогласие с чем-то внешне ничем не выражалось, только голос становился чуть насмешливее да в левом глазу неуловимо вспыхивала и тут же гасла эта искорка, а в правом ничего не отражалось, потому что он был стеклянным.
— Садитесь, что же вы? — еще раз повторил Дембицкий. — Распустили вы, милый мой, себя. Революцию защищать — не дамским рукодельем заниматься. Ну, давай, верещи дальше: ах, как я устал, ах, у меня мигрень началась! И это в то время, когда вон там, — Дембицкий кивнул на широкое, во всю стену, окно, задернутое наполовину плотной занавеской, — горит земля, льется кровь человеческая. Когда враг нашей революции… самый сильный и самый опасный враг под Москвой стоит.
— А я туда и просился! А не куда-нибудь! — воскликнул Алейников. Ему было неприятно, что этот майор, которого он видит первый раз в жизни, так бесцеремонно отчитывает его.
— Знаю, что просился, — буркнул Дембицкий. — И эта часть вашей просьбы удовлетворена. Правда, на курорт поедем…
— Это как понять?
— Довольно просто. Поедем мы с вами, Яков Николаевич, в Крым. Бывали в Крыму?
— Отдыхал как-то в Феодосии.
— Так чего же может быть лучше — еще раз побывать в этом городе, побродить по знакомым местам! — обрадованно воскликнул Дембицкий, будто речь и в самом деле шла о поездке на курорт. — Немножко неудобно лишь, что Феодосия сейчас у немцев.
Звякнул телефон, Дембицкий минуты три разговаривал с кем-то, видимо с женой, обещал к вечеру куда-то заехать и достать для кого-то лекарство.
— Дочка у меня плоха, — сообщил он Алейникову, положив трубку. — Двенадцать лет девочке, легкие, чахотка. Я каждое лето возил ее в Крым, в Алупку, а теперь…
Он беспомощно развел руками, будто извинялся, что не может теперь повезти дочь в Алупку.
— Теперь она не выживет. Крымским воздухом только и держалась.
Этот сугубо домашний разговор майора с семьей, его виновато и беспомощно опущенные плечи что-то размягчили в душе Алейникова, растопили какой-то холодный комок, сделали Дембицкого ближе и будто понятнее.
— Вот так и живем мы, Яков Николаевич, от войны — до войны. В Гражданскую мне под Перекопом белогвардейцы глаз штыком проткнули. Вот этот, правый. А вы: «Устал я…» Ну, я бы тоже мог, потому что… — Дембицкий еще раз поднес к правому, стеклянному глазу пальцы. — Мне даже предлагали, да чего там — заставляли уйти на пенсию. Я бы мог вообще уехать с семьей в Крым, и дочка бы, может быть… Но разве можно, разве можно, когда Гитлер сколачивал свои дивизии на наших границах, когда… А сейчас — тем более. Я удивлен, я просто удивлен… Сейчас они, — Дембицкий ткнул пальцем в потолок, — не предлагают мне в отставку. Как-никак я являюсь специалистом по Крыму.
Алейников выслушал все это молча. И когда майор замолчал, поднял на него глаза.
— Вы хотите спросить — как в Крым и зачем в Крым? Это можно. Как вы знаете, в самом конце прошлого года силами Закавказского фронта и Черноморского флота успешно или, скажем, более или менее успешно была проведена Керченско-Феодосийская десантная операция. Я… — майор смущенно опустил коротко остриженную голову и, кажется, даже покраснел, — я тоже немножко в ней участвовал. С группой чекистов был заброшен в тыл к немцам, в самую Феодосию. Ну, мы там, скажу так, кое-что полезное сделали… Что вы так на меня смотрите?
— Ничего, — сказал Алейников, с удивлением слушавший теперь майора.
— Вам тоже предстоит теперь… в тыл, к немцам. А? — И майор уставился на Алейникова единственным глазом. Он смотрел обоими, конечно, но Яков чувствовал, как Дембицкий буравит его насквозь только левым, живым глазом, а правый был холодным, безжизненным.
— Я готов выполнить любой приказ… любое задание, — сказал он невольно.
Дембицкий кивнул, как бы принимая это к сведению. Но Яков почувствовал, что майор удовлетворен не его словами, а чем-то другим, тем, что он сумел единственным своим глазом разглядеть в нем, и подумал, что он, Алейников, в общем не очень красиво сейчас выглядит со своим рапортом и со своей просьбой освободить его из органов НКВД, но что люди, занимающиеся его судьбой, сделали все возможное, чтобы осторожно, не причиняя травм, вывести его из критического состояния.
— Это понятно, Яков Николаевич, — просто сказал Дембицкий. — Значит, в результате этой десантной операции были освобождены Керчь и Феодосия. Командование придало этому факту особое значение. Да это и понятно каждому — создалась благоприятная обстановка для подготовки мощного наступления наших войск, в ходе которого имелась возможность освободить весь Крым. Да вот, смотрите сами. — Майор поднялся из-за стола, подошел к висевшей на стене карте. — Севастополь немцы до сих пор не могут взять. И если бы нанести удары по фашистам на Симферополь, а справа — на Перекоп, Джанкой и Чонгар да высадить мощные десанты в районе Ялты, Алушты, Евпатории, все пути отхода немцев из Крыма были бы перекрыты. А?
— Не знаю. Может быть, — осторожно сказал Алейников.
— Не может быть, а точно. И такой план, насколько я осведомлен, был и принят. Но что-то там затормозилось. Немцы пятнадцатого января сами перешли в наступление, снова заняли Феодосию. Короче говоря, сейчас в Крыму плохо. Севастополь истекает кровью. Немцы жмут на Керчь. И вот… все, кажется, должно повториться. Решением Наркомата создана специальная оперативная группа. Меня назначили ее начальником, а вас… я не скрою, я сделал это по просьбе начальника Новосибирского управления, старого и верного моего
