Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Более или менее в это же время С. И. Гальберг сообщил С. Ф. Щедрину, что в официальном письме к графу Нессельроде Италинский описал живущих в Риме немецких художников как людей, «напитавшихся духом вольности нынешняго времени»254. Италинский и раньше, осенью 1819 года, неодобрительно упомянул «находящихся там Немецких Художников заблуждения, коим предались они с некоторого времени»255. И чтобы понять, что именно могло стать причиной такой явной недоброжелательности, нам следует вернуться к уже упоминавшейся выставке произведений немецких художников в апреле 1819-го.
Выставка, сравнительно лаконично описанная в газете «Diario di Roma»256, вообще в периодике упоминалась только мимоходом; у публики и критики она вызвала довольно противоречивые впечатления257. Кипренский представил на ней этюд «Голова плачущего ангела» и, согласно рецензии Пассавана, к которой мы уже обращались выше, никак не описанный ее автором портрет маслом на холсте258. В каталоге выставки мы действительно находим под № 135А «Un angelo che piange, coi chiodi della passione in mano, a olio, di O. Kyprensky della Ingria»259 («Плачущий ангел, с гвоздями страстных мук в руке, масло, Кипренского из Ингрии»), но имя русского художника в этом каталоге не встречается больше ни разу – хотя нельзя не учесть возможности того, что некоторые произведения были включены в экспозицию уже после того, как каталог был напечатан: такое нередко происходило в подобных случаях.
Но более важным представляется следующее. Полномочный министр Пруссии в Риме Бартольд Георг Нибур на самом деле очень неохотно дал разрешение на организацию выставки, поскольку 23 марта 1819 года в Мангейме студент Карл Людвиг Занд убил немецкого драматурга Августа фон Коцебу, который с 1817‐го был чиновником русской Коллегии иностранных дел, возглавляемой графом К. В. Нессельроде. Колония немецких художников в Риме, по-видимому, восприняла поступок Занда как «дурное проявление эпохи, спровоцированное, однако, деспотизмом государя»260: иными словами, считая Занда фанатиком, немецкие художники полагали, что его можно понять и до некоторой степени оправдать – и даже счесть кем-то вроде трагического героя.
Австрийский император Франц I был поставлен в известность о предполагаемых «революционных настроениях», процветавших в среде немецких художников в Риме261 – и, как мы предполагаем, именно это обстоятельство послужило причиной неудовольствия, высказанного Италинским. Нельзя исключать, наконец, и того, что раздражение в адрес Кипренского было вызвано в том числе его близостью к «сбившейся с пути» и осужденной за склонность к смуте немецкой колонии; возможной причиной мог стать даже сам факт участия русского художника в пресловутой выставке262.
Неизвестно, как Оленин прореагировал на мнение Италинского и Убри: документы, которые могли бы пролить свет на это дело, неизвестны. Стоит, однако, заметить, что в письме президента Академии художеств к Лонгинову от 23 октября (ст. ст.) 1821 года ни словом не упомянуто об этих обстоятельствах – и нет никаких указаний на то, что решение об отложенных сроках возвращения Кипренского в Россию было пересмотрено (III: 401). Художник не покинул Рим, оставшись в Вечном городе еще на много месяцев.
И здесь наконец-то мы приближаемся к тому, чтобы обнаружить главную причину неудовольствия Италинского. В фонде Государственной канцелярии в Апостолическом архиве Ватикана нами обнаружена переписка римского вице-герента (наместника) Кандидо Мария Фраттини и кардинала Эрколе Консальви, в которой позже принял участие и Италинский, в то время имевший с Консальви доверительные отношения263.
Документы охватывают период с конца 1819 по октябрь 1821 года264.
3 декабря 1819 года вице-герент писал Консальви:
Трибуналом викариата вследствие непристойной ведомой ею жизни подвергнута была тюремному заключению некая Анджела Паллони, вдова Фалеччи265, рожденная в Асколи, и приговорена она была к ссылке из Рима с тем, дабы вернулась она на родину. Тогда женщина сия обвинила господина Ореста Кипримского русского живописца в том, что удерживает он у себя дочь ее шести лет от роду, каковую она желала забрать с собою на родину. При посредстве ходатая за бедных со всею осторожностью доведено было до сведения сказанного господина Ореста таковое ее прошение, но сей господин отверг его по причинам, в прилагаемой реляции изложенным <…>. Надлежит принять во внимание, что в рассуждении здравого смысла не может мать отказаться от собственной дочери; и тем еще более, как есть сказанный господин Кипримский православного вероисповедания. Посему обязан вице-герент почтительнейше донести о сем происшествии Вашему Высокопреосвященству и просить по высочайшему Вашему усмотрению удостоить предписанием, согласно коему могло бы решиться это дело.
Так становится понятным комментарий на последнем листе брачного дела Анджелы Паллони «Она есть мать той девочки, кою удерживает при себе русский живописец»: в апреле 1820‐го власти уже были осведомлены о том, что Мариучча живет у Кипренского. Теперь нам известно не только то, что это случилось по крайней мере за четыре месяца до брака Анджелы, но и то, что это положение вещей сразу вызвало вопрос о том, как поступить в ситуации, которая была признана неприличной.
К этому документу приложена докладная записка Джироламо Леони, «ходатая» (собственно говоря, прокурора) Трибунала правительства Рима, датированная предыдущим днем, 2 декабря 1819 года. В ней изложены доводы Кипренского против возвращения Мариуччи ее матери:
Я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую о том, что посетил <…> господина Ореста Кипримского русского живописца, обитающего на Виа Сант-Исидоро № 18, дабы поставить его в известность о жалобе, кою подала на него сосланная Анджела Паллони, вдова Фалеччи из Асколи за то, что удерживает он у себя дочь ее, на что сказанный живописец ответствовал мне, что год назад, найдя на улице покинутою миловидную девочку лет шести, почувствовал к ней сострадание, привел ее в свое жилище, дабы накормить и переодеть, что и сделал. А такоже что через некоторое время явилась к нему названная Паллони, представившись матерью сей девочки, кою он попрекал, что оставила девочку без присмотра, а женщина дала ему ответ, что не в силах заботиться о ней, поелику обязана служить в одном доме за плату один скудо в месяц и за пропитание; на это живописец сей предложил оставить ее у себя за таковую же плату один скудо в месяц и пропитание, взамен чего она обязана будет о дочери своей заботиться. Мать сие предложение приняла и ударили
