Вечный зов - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После двадцать четвертого июля, когда снова пал Ростов, фронт стал неудержимо приближаться к Краснодару. Немецкие самолеты и раньше частенько прорывались в знойное кубанское небо, теперь они бороздили его беспрерывно, на бреющих полетах расстреливали колонны грузовиков и подвод с хлебом, гурты скота, яростно бомбили железнодорожные эшелоны.
— Ну-с, Яков Николаевич, расстаемся, — как-то даже обрадованно проговорил однажды Дембицкий, вылезая из машины.
Алейников сидел на земляной кочке, мрачно глядел на простирающуюся перед ним речную луговину, густо усеянную коровьими и бараньими тушами, изрытую глубокими воронками. Полчаса назад четыре вражеских бомбардировщика загудели в небе. Они шли над лентой Кубани довольно низко, высматривая, видимо, пригнанные на водопой гурты. Обнаружив цель, которую искали, сделали по два захода. Обезумевший рев животных, крики погонщиков, грохот бомбовых разрывов и вой самолетных моторов все еще стояли в ушах Алейникова.
— Почему расстаемся? — спросил Яков.
— Почему? — вздохнул Дембицкий. — Кубань и Кавказ немцы хотят захватить любой ценой. Оно понятно — нефть, хлеб-мясо вот.
Колхозники на лугу стаскивали растерзанные туши в бомбовые воронки, засыпали сверху землей.
— В Майкоп мне приказано с половиной группы. Оттуда, может, в Баку. Ни одной нефтяной скважины, ни одной целой компрессорной установки не должно достаться фашистам. И не достанется!
С неба лился испепеляющий жар, Дембицкий, мокрый, будто только что вынырнул из Кубани и торопливо натянул на влажное тело обмундирование, тяжко дышал. На груди и спине от пота проступали темные пятна.
— Ты с другой половиной остаешься пока в Краснодаре. Городок не так и велик, а промышленность кое-какая есть. Немалая даже… Все, что успеете, вывезти. Остальное взорвать. Ни один станок не должен достаться немцам в целости.
На берегу Кубани горело несколько костров, над кострами висели черные, закопченные ведра и казаны.
— Ты, что ли, поспособствовал моему повышению в должности?
— Да, это я посоветовал назначить тебя во главе остающейся спецгруппы, — сказал Дембицкий. — Я видел тебя там, в Крыму. И здесь. Кружилин был прав, характеризуя тебя… И признаюсь, жалко с тобой, Яков, расставаться. Но что делать? Да судьба, может, еще сведет, коль живые останемся. Соответствующий приказ Наркомата и все инструкции тебе будут завтра.
Алейников помолчал, наблюдая за зеленой навозной мухой, ползающей по его сапогу. В руках у него был прутик, он стегнул по ноге им, но в муху не попал. Отбросил прутик и поднялся.
— Ну что ж… Пойдем, Эммануил Борисович, я тебя на прощанье свежей бараниной угощу. Видишь, сколько парного мяса навалено.
Алейников говорил, а синий шрам на его щеке нервно дергался.
* * *215-я стрелковая дивизия, которой были приданы 3-й отдельный гвардейский танковый и 107-й истребительно-противотанковый артиллерийский полки, не в силах сдержать остервенелый натиск врага, несколько дней пятилась назад, неся большие потери в живой силе и технике, пока не уперлась в стену искореженного снарядами соснового леса, огибающего большое село Жерехово Орловской области. Наступление немцев, судя по всему, еще не выдохлось, но у них явно начал ощущаться недостаток в боеприпасах, и у кромки леса фашистов удалось остановить. Бойцы 215-й немедленно начали окапываться, строить противотанковые опорные пункты.
Яков Алейников в приподнятом настроении, в котором он находился все эти три дня после разговора с начальником фронтового управления Смерша, подъезжая утром к Жерехову, издали поглядывал на дымные столбы, поднимающиеся над селом. Справа, где-то далеко, шел бой, оттуда доносился задавленный расстоянием, едва внятный гул. Горизонт слева был застлан низкими тучами, днища их временами освещались не то вспышками молний, не то пушечными выстрелами.
— Вляпаться можем, товарищ майор, — проговорил шофер Гриша Еременко. — Если жиманут немцы, можем попасться, как куры в похлебку.
— Боишься? — разжал Алейников спекшиеся от какого-то внутреннего жара губы.
Гриша скривился, как-то демонстративно плюнул в окно.
— Бензину полный бак, удерем. Лишь бы осколком бак не продырявило, как однажды…
Шофер этот, курносый парень лет двадцати пяти, был на вид мешок мешком. Алейников встретил его в августе сорок второго года в Краснодаре, когда шли тяжелейшие бои на его ближайших подступах. Город был обречен, некоторые части и службы 56-й армии, оборонявшие город, уже переправлялись на южный берег Кубани. Алейников, занимаясь порученным делом, метался по городу и на одной из улиц остановил военный грузовик, попросил подвезти до ремонтно-механического завода. Шофер, покосившись на красный околыш фуражки Алейникова, тронул машину.
Немцы местами прорвались уже к реке Кубань, обстреливали горящий Краснодар из тяжелых орудий. Кругом горели здания, пламя свистело из черных оконных проемов, некоторые улицы были плотно закупорены черным и едким дымом. То сбоку, то сзади, то спереди часто ухало, и порой нельзя было разобрать, вражеский снаряд это разорвался или рухнула сгоревшая стена какого-то здания. При каждом взрыве шофер, как казалось Алейникову, вздрагивал и ниже припадал к баранке.
— Боишься? — спросил его вот так же, как только что, Алейников.
И шофер, как вот и сейчас, сплюнул в проем дверцы грузовика и так же ответил:
— Бензину полный бак, удерем.
В голосе шофера была усмешка. Даже не усмешка, а насмешка. «Ишь петух…» — одобрительно подумал Алейников и спросил:
— Как звать?
— Гришкой…
— А фамилия?
— Зачем вам? Может, вы шпион какой. Я вообще жалею, что подсадил вас.
Теперь Алейников улыбнулся.
— Это верно, я шпион, — сказал он, чувствуя в душе озорство. — А ты — командующий армией, замаскировался, понимаешь, под шофера. Вот сейчас я тебя в мешок — и к немцам…
Шофер, однако, не слушал уже его. Он резко нажал на тормоза, потом рванул переключатель скоростей, грузовик взвыл и торопливо попятился назад. Алейников даже не успел сообразить, что же это такое делает шофер, как впереди, как раз на том месте, где мог быть грузовик, горбом
