Мертвая тишина - С. А. Барнс

— За основу была взята штука под названием мастер-ключ, — продолжает лекцию Нис. — Старинная традиция в богатых домах. Каждая каюта снабжена индивидуальным замком и ключом, которые планировалось сменять после каждого круиза. Благодаря отказу от электронных замков хапнуть их было попросту невозможно. В общем, дополнительная мера безопасности. А универсальный ключ был только у обслуги и команды.

— Дороговато получается, — хмыкает Кейн и смотрит на меня, явно рассчитывая на большее, нежели просто согласие.

— Совершенно непрактично, дурацкая идея, — выпаливаю я, избегая его взгляда под предлогом возни с ключом.

— Согласно первым сериям «Данливи», на «Авроре» ключи указывали на статус, — не унимается системщик. — Их носили напоказ. Пассажиры Платинового уровня изготовляли у ювелиров на борту специальные украшения — длинные цепочки или пояса из драгоценных металлов. Кэтти и Опал еще спорили, что выбрать, а потом Опал обвинила Кэтти в краже ее замысла. Так заканчивается вторая серия.

— Входим в номер 124, — объявляю я и осторожно поворачиваю ключ — последнее, чего мне хочется, это сломать его в замке. Лишние задержки нам совершенно ни к чему. Ощущаю сопротивление и, поколебавшись, надавливаю посильнее. Что-то внутри механизма поддается, и раздается щелчок открываемого замка — гораздо громче, нежели я ожидала. Звук различается даже в шлеме сквозь мое дыхание.

— Воллер, со светом на уровне что-нибудь получается? — осведомляется Кейн.

— Я проверил. Освещение этой секции Платинового уровня является частью систем спасательного режима, — отвечает пилот. — А с ними придется подождать. Сначала воздух и двигатели, потом остальное. Так сказала кэп. — Он ухитряется звучать одновременно раздраженным, что его побеспокоили, и довольным, что может отказать Кейну.

— Понятно, — вздыхает тот.

Следовательно, мы вынуждены довольствоваться лишь подсветкой фонарей на шлемах.

Одной рукой держась за проем, другой нажимаю на ручку и толкаю дверь. Она беззвучно распахивается. За исключением узких дорожек от наших лучей, пространство внутри совершенно непроницаемо. Фонари выхватывают из тьмы два кресла и диван, обитые точно такой же кремовой кожей, что и в атриуме, полированный деревянный комод в дальнем левом углу, у окон-экранов от пола до потолка, в которых отражаются две яркие точки фонарей и наши смутные силуэты. Переборка справа, в половину высоты комнаты, разделяет зону отдыха и, судя по всему, спальню. В кругах света то и дело проплывают различные предметы, и каждый движется по собственной орбите. Подушки. Расческа. Разнообразные пузырьки и баночки с косметикой. Шарф. Сбившиеся в беспорядочные кучки туфли. Комок лоснящегося меха…

Я судорожно сглатываю. На борту была как минимум одна собака. Ведь нам попадался поводок.

Луч фонарика вплывающего в номер Кейна следует за комком. Механик цепляется за спинку привинченного кресла и через пару секунд разражается смехом.

— Клэр, да это парик!

Он касается парика, и тот послушно переворачивается, демонстрируя сеточку на изнанке.

Тоже пробираюсь внутрь и берусь за переборку. Меня охватывает облегчение. Как-никак пассажиры сами принимали решение отправиться в круиз, а вот у собачки никто не спрашивал.

— Хорошая собачка, — бормочу я, искренне надеясь, что участь несчастного животного оказалась хоть сколько-то менее ужасной. Придумать таковую, впрочем, мне не удается.

Кейн разворачивается ко мне. Под щитком его шлема я различаю улыбку, и на мгновение тугой узел у меня под ложечкой немного ослабевает.

Но затем его взгляд сосредотачивается на чем-то у меня за спиной, в глубине номера, и улыбка увядает.

— Кейн… Кейн? Что такое?

Я поворачиваю голову, но шлем блокирует обзор. Приходится развернуться всем телом, чтобы взглянуть в нужном направлении.

И от зрелища меня словно пронзает электрическим разрядом.

— О боже, — раздается в наушниках голос Ниса.

За переборкой, над огромной кроватью в спальной зоне, во тьме беззвучно парит девушка, совсем еще юная.

Из-под слегка колышущегося подола белого платья торчат ее тоненькие ножки, с беззащитными голыми ступнями. Плотно облегающий лиф платья и руки девушки обезображены беспорядочно нанесенными рубцами и порезами — до такой степени, что кожа и ткань практически превратились в полоски. Странно, но крови вокруг мало.

Ногти на пальцах ног посиневшие. Тонкие светлые волосы облачком парят вокруг головы, а открытые невидящие глаза выпучены и подернуты поволокой смерти и крошечными кристалликами льда. Одна рука прижата к горлу, пальцы просунуты под… что-то.

В лучах фонарей под корочкой льда на коже шеи отсвечивает золото, и я пытаюсь разглядеть, что же это такое. Оказывается, это ожерелье — точнее, цепочка, которая затем тянется к латунному светильнику над кроватью и обвивается вокруг его рожка. Потому тело и не плавает по комнате. Девушка повешена — то есть была бы, сохранись гравитация. А возле самого светильника на конце цепочки покачивается ключ — тяжелый, металлический, уже знакомой формы. Пальцы несчастной так и остаются прихваченными ювелирным изделием, будто в последнюю минуту она передумала — или же просто пыталась убедиться, что импровизированная петля выдержит.

Ох ты ж черт.

Я накрепко зажмуриваюсь, однако даже чернота за веками не способна стереть образ мертвой девушки. Вот у нее раскрывается рот в попытке заговорить, пальцы судорожно обхватывают горло от нехватки воздуха…

Нет. Ничего этого нет. Я немедленно открываю глаза, сосредотачиваясь на кремово-коричневых ромбиках ковра.

— Это Кэтти Данливи, — тихо произносит Нис. — Ее сестра, Опал, в атриуме.

Та самая Опал, с примотанным скотчем к руке ножом?

— Что… — хрипит Кейн и осекается. Прочищает горло и повторяет: — Что с ней случилось?

— Не знаю, — дрожащим голосом отзывается системщик. — Я…

— Она уже была мертва, — медленно произношу я, осененная догадкой. Поднимаю взгляд на труп, чтобы проверить версию. — Поэтому крови и нет. Ее искромсали после смерти. — После того, как она повесилась — или ее повесили. Сейчас, наверное, уже не определить.

Но измываться вот так, с ножом над мертвым телом? Подобное возможно только в ярости, безмерной и глубоко личной.

Неужто сестра ненавидела ее до такой степени?

Осматриваю лицо Кэтти, хотя понятия не имею, что хочу на нем отыскать. На этот раз, однако, мое внимание привлекают красные параллельные вертикальные линии, отпечатанные на коже над бровями и под нижними веками.

— Нис, ты это видишь? — спрашиваю я, прищуриваясь. Либо разрывы кровеносных сосудов, либо начало гниения. В зависимости от того, сколь долго после драмы сохранялись тепло и воздух в каюте. Вот только линии уж больно ровные…

— Что именно? — спрашивает системщик нервно. — Разрешение видеосигнала с твоей камеры не очень высокое, к тому же я, э-э… малость…

Ему не хочется рассматривать мертвое тело так близко, и я его не виню. Но, невзирая на уже известное нам — точнее, большей частью догадки, — мне все еще требуются ответы,