Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

— А я всегда настороже, в скорлупе живу, замуровала себя. Не удается мне пробить толщу неверия и неуверенности, — вздохнула я.

— Выползай потихоньку. Не лишай себя радости общения. Мне тоже судьба не всегда благоприятствовала.

— Скажите, пожалуйста, погода влияет на Ваше настроение?

— Думаю, нет. Не подвержен. Но один случай из моего детства раскрыл мою связь со стихией. Уже не помню, откуда мы возвращались с отцом. Пошел дождь. Мы решили переждать его и спрятались под навесом какого-то дома. Вдруг налетел шквальный ветер. Началась жуткая гроза. Беспрерывно мелькали молнии. Хлестал дождь. Как говорят, разверзлись хляби небесные. Я промок насквозь, но не боялся. Во мне будто вздыбились какие-то восторженные чувства. Мне казалось, что я там, в бушующей стихии. С тех пор люблю дождь, грозу. Студентом выходил на проспект и сочинял стихи под дождем. Мне приятно ощущение ярости природы. В такое время я всегда чувствую, будто отец рядом.

Уже взрослым как-то бродил с женой по болоту. Разыгралась непогода. Молнии пронзали небо. Беспрерывно рокотал гром. Жена тащила меня по кочкам подальше от гибельного места, а я с наслаждением, с восторгом воспринимал грозу. Теплый дождь омывал мое разгоряченное лицо. Мне хотелось смеяться, кричать вслед грохочущим разрядам и ярким вспышкам. Я ощущал удивительную легкость, бодрость, подъем. Я понимал: это мое! Гром и молния — это яркие, значимые, открытые проявления естества природы. Они соответствуют моему характеру. Ведь человек боится чего-то не своего. А я именно в эти моменты ощущаю переполнение чувств, как бы поднимаюсь над стихией.

— Я тоже не боюсь грозы, но, тем не менее, люблю безветрие. Я в нем отдыхаю от бурь в душе. Мне кажется: я растворяюсь в такой застывшей тишине и парю в пронзительном безмолвии, сливаясь с Мирозданием. И такая бывает благодать на душе!..

Мы помолчали, отдавшись чувствам. Нам было хорошо. Мы понимали друг друга. Первой очнулась я. Захотелось продолжить разговор.

— Его Величество Случай иногда дарит людям неожиданные радости. Я всегда внутренне жду этого. Мне давно хочется побеседовать с настоящим писателем. Я знала одного. Он хороший человек, но какой-то придавленный жизнью. Не было в нем, как говорила моя бабушка, «ни легкости искрометного таланта, ни глубокой почтенной мудрости». Только эмоции и обида на несложившуюся жизнь. Обыкновенный он был. А мне хотелось восхищаться величием таланта. Встречали ли Вы человека, который бы повлиял на Вас, открыл что-то новое, интересное?

— Был такой человек, только в институте. Восхитительное, прелестное воспоминание! Полина Абрамовна — мой светлый лучик, — ответил Ефим Борисович уважительным, прочувствованным тоном. — Она откровенно пленила меня начитанностью, казалась верхом утонченности. Большинство преподавателей были хорошими специалистами в одной узкой области, а она — человек широкой культуры. Безжалостно поражала огромным запасом слов. Преподавала лексикологию — науку о происхождении слов и их смыслы. Она показала нам, что это не предмет, не дисциплина, а культура размышления над словом. Она привила мне чувство языка, вкус к языку, открыла его глубину и многообразие. Как-то принесла тринадцать переводов «Лорелеи» Гейне и подробнейшим образом проанализировала их. Я был в восторге и горел желанием достичь ее уровня!

Теперь ее нет... Любая жизнь, знаешь ли, есть смешение печали и радости...

Мимо пробежал Леша Воржев. Его появление отвлекло меня, и я спросила гостя:

— А детский дом пойдете проверять?

— Нет, он не нашего ведомства. Там большие проблемы? — заинтересовался Ефим Борисович.

— Почему так думаете? — насторожилась я.

— Мама до сих пор в детдоме работает. Туда теперь стали попадать дети испорченные, точнее, изуродованные семьями в моральном и в познавательном плане. Таких мало, но воспитывать их намного труднее тех, кого когда-то обездолила война. Столько мучений доставляют воспитателям и себе прежде всего! Виной всему — страшная катастрофа детской души, брошенной на произвол судьбы. К тому же в замкнутом пространстве часто срабатывает эффект «гнилого яблока».

— Не поняла, — остановила я собеседника.

— Что бывает, когда в ящик попадает гнилое яблоко?

— Все пропадают.

— Вот именно, — растянуто произнес Ефим Борисович.

Мы опять замолчали. Выхваченные памятью странички из раннего детства поплыли перед глазами. Я почувствовала, что мы с гостем снова оказались в одном эмоциональном пространстве. А может, они у нас разные, но пересекаются в какой-то одной области? Наверное, все-таки существуют биофизические поля, с помощью которых взаимодействуют чувства людей. А когда их частоты совпадают, люди хорошо понимают друг друга...

«Снова фантазирую», — одернула я себя, вспомнив шутливую «теорию» электромагнитной природы любви, возникшую у меня на уроке физики, из-за которой потом мать не пустила меня в кино. Разве я была виновата в том, что она понравилась ребятам, и они весь урок химии переписывали ее?.. В данном случае совсем неважно, какова природа взаимодействия людей. Главное, что она есть. И это так здорово!..

Вдруг грусть сжала сердце.

— А Вы к нам еще приедете? — с тревожной надеждой спросила я.

— Не знаю. Не люблю разбрасываться обещаниями. Как говорится, векселей с обещаниями не раздаю. Посмотрю, как пойдет эксперимент. Планы у меня грандиозные.

— Спасибо за праздник. Вы — подарок судьбы для меня, — искренне призналась я.

— И я рад знакомству с тобой. Хочешь совет на будущее? Воспринимай грустные события не как удары судьбы, а как уроки, которые могут помочь тебе в дальнейшем. Они как ступени надежды, по которым ты будешь подниматься все выше и выше. И тогда твоя жизнь будет солнечной.

— Спасибо. Здорово сказали! Обязательно возьму Вашу фразу на вооружение в свой арсенал поддержки оптимизма. Мне он часто требуется.

Вы знаете, когда мне очень грустно, я беседую с учительницей литературы Александрой Андреевной, так мать ревнует, сердится. Если бы меня с вами увидела, то такую ахинею понесла бы, что тошно стало бы чертям в аду, — вздохнула я.

— Ох, уж эта наша родительская мнительность! — засмеялся Ефим Борисович.

И откуда вдруг вынырнула мать?! Она в плохом расположении духа. У нее вид рассерженного страуса. Зыркнула на меня, но при госте сдержанно приказала:

— Домой!

Я, конечно, пулей. «Накаркала! — негодовала я на себя. — Бывают же совпадения!» Бегу, а сама думаю: «Тонко, изящно, без броских внешних эффектов преподносил себя Ефим Борисович. Вроде бы говорили мы о простых вещах, но вдруг почувствовала я, что внутреннее духовное пространство этого человека недосягаемо бесконечно...» (И где я эту фразу вычитала? Она ему очень подходит!) И от этого мне стало хорошо-хорошо. Когда человек счастлив, у него в голове бывают только счастливые мысли. Как здорово сказал на уроке Ефим Борисович о моем сочинении: «Это делает честь твоему воображению». Сразу понял меня. Осуществилась мечта! Встретилась с талантливым человеком! Ну и дела! Расскажи кому — не поверят! Наверное, все-таки существует у людей странное внутреннее таинственное, ничем не обоснованное ясновидение, вызывающее влечение к малознакомым людям. Я же сразу почувствовала, что он необыкновенный!

Может, именно в этот момент я осознанно поняла, что смогу полюбить только человека более умного, чем сама.

А что произошло потом! Дома мать взяла меня в оборот.

— Ты влюбилась в него? Думаешь, если молодой, так приставать можно? Он женатый.

— Меня не интересует его семейное положение, — возразила я.

— Это еще хуже! — кипятилась мать.

— Почему нельзя поговорить с интересным человеком?

— Хватит препираться! Ты у меня договоришься! Употреблю власть, на короткую цепь посажу, — грозно прикрикнула мать.

Ее слова болезненно пронзили мне мозг.

— Куда уж короче?! Школа — магазин — дом, — вот и все жизненное пространство. Решеткой осталось оградить. Не приму от вас такого одолжения.