Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник) - Гилберт Честертон

Отец Браун кивнул, точно ожидал этого признания, секретарь же тем временем продолжил:

– Этот парень, который называет себя Судией, убил моего отца, убил моего дядю и погубил мою мать. Когда Мертону понадобился секретарь, я взялся за эту работу, потому что подумал: там, где находится чаша, рано или поздно объявится и преступник. Но я не знаю, кто преступник, я могу только дожидаться его появления и верно служить Мертону.

– Я понимаю, – мягко произнес отец Браун. – И, к слову, не пора ли войти?

– О, конечно же! – воскликнул Уилтон, снова вздрогнув, будто отгоняя задумчивость, отчего священник решил, что секретарем снова на какое-то время овладела его мания. – Прошу вас, входите.

Отец Браун направился прямиком во внутреннюю комнату. Слов приветствия не последовало, и после нескольких мгновений гробовой тишины он снова появился в дверях.

В тот же миг ожил молчаливый телохранитель, и это произвело такое впечатление, будто неожиданно пришел в движение какой-то громоздкий предмет мебели. Очевидно, что-то в самой фигуре священника насторожило его, поскольку прямо за головой отца Брауна располагалось окно кабинета, и его лицо из-за этого оставалось в тени.

– Думаю, вам следует нажать кнопку, – произнес священник, печально вздохнув.

Уилтон вскочил, точно очнувшись от мрачных размышлений, и пронзительно воскликнул:

– Но ведь выстрела не было!

– Это зависит от того, – сказал отец Браун, – что называть выстрелом.

Уилтон бросился вперед, и они вместе нырнули в кабинет. Это была сравнительно небольшая комната, обставленная просто, но красиво. Окно напротив двери, выходящее в сторону сада и рощицы, было раскрыто. Рядом с окном стояли стул и небольшой столик, словно пленник этих стен за то короткое время, которое ему было позволено провести в одиночестве, хотел насладиться чистым воздухом и светом.

На столике стояла коптская чаша – ее явно принес сюда владелец, чтобы рассмотреть на свету. Тут было на что посмотреть: яркий белый свет превратил драгоценные камни чаши в роскошное пламенное многоцветие, достойное Святого Грааля. Зрелище было невероятное, но Брандер Мертон смотрел не на чашу. Его откинутая голова лежала на спинке стула, грива белоснежных волос свешивалась вниз, а седоватый клинышек бороды указывал на потолок. Из горла миллионера торчала длинная коричневая стрела с красным оперением.

– Беззвучный выстрел, – чуть слышно пробормотал отец Браун. – А я думал о новых пистолетных глушителях. Но это старинное оружие, стреляющее очень тихо, почти беззвучно. – Немного помолчав, священник добавил: – Боюсь, он мертв. Что вы намерены предпринять?

Бледный секретарь усилием воли взял себя в руки.

– Нажать на кнопку, разумеется, – сказал он. – И если это не убьет Судию Даниила, я весь мир переверну вверх дном, но поймаю его.

– Как бы это не убило кого-то из наших друзей, – заметил отец Браун. – Все они не так уж далеко отсюда, я думаю, их стоит позвать.

– Все наши люди знают об электрической стене, – ответил Уилтон. – Никто не станет через нее перелезать, разве что… Разве что будет очень торопиться.

Отец Браун подошел к окну, через которое стрела, очевидно, влетела в комнату, и выглянул. Сад с плоскими клумбами лежал далеко внизу и чем-то напоминал разноцветную карту мира. Весь открывающийся вид, такой огромный и пустынный, создавал впечатление, будто башня парит высоко в небе, отчего отцу Брауну вспомнилось недавно услышанное выражение.

– Гром среди ясного неба, – пробормотал он. – Как там кто-то говорил о громе среди ясного неба и внезапной смерти? Посмотрите, как мы высоко! Стрела просто не могла сюда долететь, если только она не послана с Небес.

Уилтон посмотрел на него, но ничего не ответил, и священник продолжил так, словно произносил монолог:

– Тут поневоле подумаешь об аэроплане, – задумчиво произнес он. – Нужно будет расспросить юного Уэйна… о полетах.

– Сюда их много залетает, – добавил секретарь.

– Мы имеем дело либо с очень старыми, либо с очень новыми видами оружия, – заметил отец Браун. – Некоторые из них, я думаю, должны были быть очень хорошо знакомы его дяде. Нужно расспросить его о стрелах. Эта похожа на индейскую. Не знаю, откуда наш индеец ее выпустил, но помните рассказ старика? Я же говорил, что в нем есть мораль.

– Вся мораль заключается в том, – горячо воскликнул Уилтон, – что настоящий индеец может швырнуть оружие дальше, чем мы думаем, и ваша параллель с этим рассказом совершенно бессмысленна!

– Мне кажется, вы не совсем правильно поняли эту мораль, – возразил отец Браун.

Хотя на следующий день маленький священник, можно сказать, растворился среди миллионов жителей Нью-Йорка, как будто и не желая быть чем-то большим, нежели простой номерок на какой-нибудь нумерованной улице, следующие две недели он был очень занят выполнением порученного ему задания, поскольку его страшила мысль о возможной судебной ошибке. Ему без труда удалось поговорить с двумя-тремя людьми, имеющими отношение к этому делу, но так, чтобы у них не возникло ощущения, что он уделяет им уж слишком пристальное внимание. Особенно интересным получился разговор со стариком Гикори Крейком. Проходила эта беседа в Центральном парке, на скамейке. Ветеран сидел, умостив тощие руки и продолговатое лицо с острыми чертами на необычную рукоять трости из темно-красного дерева, формой своей напоминающую индейский топорик.

– Да, это, конечно, мог быть выстрел с дальнего расстояния, – сказал старик, в сомнении качая головой, – но очень маловероятно, чтобы индейская стрела могла пролететь так далеко. Мне приходилось видеть выстрелы из лука, когда стрела летела точнее пули и попадала в цель поразительно точно, если учесть, с какого расстояния она выпущена. Сейчас, понятное дело, уже не встретишь индейца с луком и стрелами, тем более в этих местах. Но если ненароком выяснится, что кто-то из старых индейских стрелков со старым индейским луком скрывается в той рощице в сотнях ярдов от Мертоновых стен, я бы не стал утверждать, что этот благородный дикарь не смог бы попасть стрелой в верхнее окно дома Мертона, а то и в самого Мертона. Я на своем веку видал еще и не такие чудеса.

– Наверняка не только видели, – сказал священник, – но и сами что-то такое умели.

Старик Крейк усмехнулся, а потом хрипловатым голосом сказал:

– Все это в далеком прошлом.

– Есть люди, которые любят изучать далекое прошлое, – сказал священник. – Я полагаю, мы можем надеяться на то, что в вашей биографии нет ничего такого, что могло бы вызвать неприятные разговоры относительно этого дела.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Крейк, и глаза на его красноватом неподвижном с острыми чертами лице, чем-то напоминающем томагавк, впервые сверкнули, выдав внутреннее волнение.

– Понимаете, раз уж вы так хорошо знакомы с жизнью и боевым искусством краснокожих… – медленно начал отец Браун.

До сих пор Крейк сидел сгорбившись, если не сказать съежившись, опустив подбородок на свою необычную трость, но тут он вскочил и вытянулся в полный рост, схватив свою палку, как какой-нибудь ночной разбойник – дубинку.

– Что?! – вскричал он резким, скрипучим голосом. – Какого дьявола! Вы что, хотите сказать, что я мог убить своего зятя?

Люди, сидевшие на многочисленных соседних скамеечках, повернулись в сторону спорщиков, которые стояли друг перед другом посреди парковой дорожки: лысый энергичный старичок, потрясающий причудливой палкой, и невысокий коренастый священник в черной рясе, который смотрел на него совершенно неподвижно, если не считать того, что часто моргал. Какую-то секунду казалось, что на голову маленького священника в черном вот-вот опустится палка и он будет предан смерти с настоящей индейской ловкостью. Чуть поодаль уже даже замаячила рослая фигура полицейского-ирландца, который направился к противникам, но тут священник спокойно, точно отвечая на какой-то самый обычный вопрос, произнес:

– Я уже пришел к определенным выводам относительно этого дела, но не стану распространяться о них, пока не выясню все до конца.

То ли шаги полицейского произвели воздействие, то ли взгляд священника, но старик Гикори сунул свою палку под мышку и с недовольным ворчанием нахлобучил шляпу. Священник же вежливо попрощался и неспешно пошел по дорожке к выходу из парка, направляясь к гостинице, где, как ему было известно, в это время в комнате для отдыха можно было застать молодого Уэйна. Увидев священника, молодой человек вежливо поднялся. Он казался еще более изможденным и осунувшимся, чем раньше, словно его силы подтачивала какая-то внутренняя тревога. У священника появилось подозрение, что его юный друг последнее время с видимым успехом предавался нарушению последней поправки к американской конституции[36]. Однако, как только было произнесено первое слово о его увлечении, вернее, о его любимой науке, Уэйн тут же словно пробудился и сосредоточился на разговоре. Когда отец Браун как бы ненароком поинтересовался, много ли в этом районе летают, и рассказал о том, как сначала по ошибке принял стену, окружающую владения мистера Мертона за ограждение аэродрома, капитан Уэйн сказал: