Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В любом случае Консальви остается идеальным кандидатом на роль вершителя судьбы Мариуччи, даже если мы не располагаем документальными подтверждениями этого факта. Возможно, что всеми практическими делами помещения девочки в приют занимался кто-то другой. Например, стоит присмотреться к фигуре дона Джироламо Марукки, энергичного и милосердного священника, бывшего вице-ректором и впоследствии ректором Святого дома оглашенных и новообращенных при церкви Санта-Мария ай Монти293, в функции которого входило обращение иноверцев. Биографы Кипренского упоминают его только как свидетеля на свадьбе художника и Мариуччи, но в действительности, как это будет показано во второй части нашего исследования, более внимательное прочтение известных документов и сведения, почерпнутые из вновь обнаруженных, заставляют счесть роль Марукки в судьбах наших героев более значительной и протяженной во времени.
В 1836 году Марукки подписал разрешение на брак Анны-Марии Фалькуччи, в котором читаем: «Сказанная девица известна мне с девятилетнего ее возраста по доброй дружбе, мною к ней питаемой, поелику сам я поместил ее в приют Консерваторио делле Периколанти»294. Несмотря на то что Марукки родился в 1760‐х и, следовательно, имел за плечами долгую духовную карьеру, мы не нашли о нем сведений, относящихся ко времени до 1830 года. Неясно, был ли он тем человеком, которого Кипренский назвал «Don Girolamo, неприятель мой» (I: 160), возмущаясь им в конце 1825-го: но мы полагаем, что в этом случае речь шла о «попе Дон-Жироламо» (I: 157), месяцем раньше упомянутом в письме к Гальбергу, – то есть о Джироламо Галанти, в то время главном секретаре казначейства Апостолической палаты, президентом которой был Белизарио Кристальди295. Мы не знаем, как именно и почему Марукки стал «добрым другом» Мариуччи296, с его собственных слов известно только то, что он познакомился с девочкой в 1820 году, а именно в то самое время, когда Анджела и Филиппо Понти некоторое время жили в районе Монти, недалеко от Святого дома оглашенных.
Итак, на этой стадии исследования мы можем предположить, что Консальви распорядился поместить Мариуччу в приют и что Кристальди, заведовавший в приюте делле Периколанти материальной частью, взял на себя формальные аспекты и организационные дела, поручив их исполнение падре Марукки.
Теперь вернемся на некоторое время к Анджеле Паллони. Ее предшествующие судимости побудили задаться вопросом о ее дальнейшем поведении и распространить рамки нашего исследования на весь 1822 год. Таким образом нам удалось установить, что Анджела ненадолго сумела избегнуть внимания властей: уже в конце лета этого года она вновь попала под следствие.
Из соответствующего архивного дела297 мы узнаем, что вечером 24 августа 1822 года Анджела была арестована и заключена в тюрьму Карчери Нуове. На сей раз обвинителем выступил ее муж Филиппо Понти, служивший гренадером в папских войсках. По его утверждению, в течение примерно трех месяцев жена изменяла ему с неким Джузеппе Каньоли, его бывшим однополчанином, который подстрекнул Анджелу продать всю домашнюю утварь и бежать с ним. По прибытии в городок Л’Аквила, находящийся в Абруццах и принадлежавший в то время к Королевству Обеих Сицилий, беглецы были арестованы, поскольку не имели документов, но через несколько дней освобождены и вернулись обратно в Рим. Понти увидел их прогуливающимися по улице как ни в чем не бывало и узнал, что Анджела поселилась в маленькой гостинице. Под конец показаний муж потребовал ареста и наказания любовников.
Итак, Понти снова вступил в ряды папской армии, и сам он подтвердил, что «из‐за этой негодяйки он почти принужден был пойти в солдаты»: отсюда следует, что вступить в папские войска и выйти в отставку было делом несложным (и далее мы увидим, что военная карьера Понти на этом не закончилась). Когда Анджелу через несколько дней вызвали на допрос, она опять сделала вид, что свалилась с облаков, – заявила, что не понимает причины ареста и вообще только один раз имела дело с правосудием:
<…> что случилось до того, как я во второй раз вступила в брак с нынешним мужем. Причина, по коей заключена была я в тюрьму, была та, что говорили, будто продала я дочь свою от первого брака именем Мария одному московиту живописцу на Сант-Исидоро в то время, как была у него в услужении, что неправда, потому как московит удержал ее по любви, чему доказательство, что нанял он ей двух учителей, и наконец вернули мне ее по приказу Государственной канцелярии вскоре после того, как освободили меня из тюрьмы, а ныне находится она в монастыре Сан-Пьетро ин Монторио, куда помещена была Его Высокопреосвященством Кардиналом статс-секретарем. Другая же дочь девица четырнадцати лет оставалась в Асколи с родными тетками, имея жительство в доме покойного ее отца, и отправилась я ее повидать прошедшим маем с полного согласия мужа моего, как видно сие по свидетельству приходского священника Сан-Лоренцо ин Дамазо, мне выданному, кое Вам представляю и вручаю.
По словам женщины, в действительности муж дал ей согласие на поездку, а домашнюю утварь она продала, чтобы раздобыть денег, получить паспорт и отправиться в Марке и забрать проживающую там дочь – через некоторое время станет ясно, кто это был, – а также продать недвижимость, которой она владела в Асколи. Однако, честно говоря, Анджела не сделала ни того, ни другого. Когда она вернулась, Понти был в ярости, поскольку она не привезла с собой дочь, которую он хотел определить в натурщицы, и Анджела отправилась жить к подруге. Разлад между мужем и женой, ставший причиной обвинения, в конечном счете, по мнению Анджелы, родился из того,
<…> что он хотел кормиться на счет дочери моей, потому как я не годилась ему для того, будучи уже не молодою, а хотел он стать посредником для живописцев, дабы приискивать им модели как мужеска, так и женска полу, а о том, чтобы мне доставлять пропитание, и думать не хотел.
Отрицая связь с Каньоли и предпринятое с ним бегство, Анджела тем не менее сообщила, что «видя его доброго нрава, сказывала ему, что охотно отдам ему дочь мою, пребывающую в Асколи».
В заключительной части дела находится просьба Понти освободить Анджелу, потому что «надлежит простить прошлое», а также свидетельство приходского священника Сан-Лоренцо ин Дамазо, из которого явствует, что Понти действительно разрешил жене
