Оленин, машину! - Дарья Десса

шёлка! Тут меня стукнуло в голову: в самом деле, а где бы такой достать? Или хотя бы китайский, разницы-то ведь нет никакой. Это в моём недавнем настоящем запросто можно нарваться на подделку, поскольку умельцы из Поднебесной намостырились не то что шёлк — даже космические корабли подделывать. А здесь, в далёком прошлом, китайцы могут гордиться и шёлком, и фарфором, и…

— Лёха, здоров! — обрадовался мне Серёга Лопухин, будто год не виделись.

Я крепко пожал его руку.

— Ну, как съездил? Слыхал, с приключениями? — подмигнул сослуживец.

— Да было маленько, — уклонился я от прямого ответа. — Слушай, я тут в гости собрался к одной известной тебе особе.

— Так-так? — заинтересовался Серёга.

— Вот думаю, чем одарить.

— Есть за что? — подмигнул рядовой с намёком.

— Много будешь знать — плохо станешь спать, — серьёзно ответил я.

— Понял, — ответил Лопухин, но лыбу тянуть не перестал. — Так а чего нужно?

— Да сам не знаю. У неё всё есть. Я тут подумал: может, шёлковый отрез где найти? Война кончится, она себе платье пошьёт.

Серёга задумчиво почесал макушку под пилоткой.

— Насчёт шёлка не знаю, а вот у Гогадзе, слыхал, есть чай.

— Грузинский, что ли? — усмехнулся я, памятуя о том, что даже в советские времена на первом месте стоял всегда индийский, а грузинский на втором, да и тот к развалу Союза стали такой делать — по вкусу залежалая трава.

— Ну почему грузинский? — поднял брови Серёга. — Настоящий, китайский.

— И где он его надыбал?

— Махнул не глядя, — подмигнул Лопухин.

— На что?

— На тушёнку, кажется. Ты знаешь, у Гогадзе две страсти — хороший чай и холодное оружие. Он же настоящий грузин. Любит всё острое и сверкающее.

— Так-так, — настроение у меня поднялось. — Как думаешь, оценит? — и я вытащил из вещмешка штык-нож, который прихватил у поверженного мной японского солдата. Снял с «Арисаки», разумеется. Саму винтовку бросил, а эту деталь забрал на всякий случай. Вот он, кажется, и представился.

— Ого, — изумился Лёха, беря в руки штык-нож и рассматривая. — Где отхватил?

— У одного японца попросил. Вежливо, — пошутил я.

— И он после твоей вежливости случайно умер, да?

— Сердечный приступ. От радости, — продолжил балагурить я. — Как думаешь, Гогадзе оценит?

— Уверен! — заверил меня Лопухин.

Закрыв штык-нож в тряпицу, я сунул его за ремень и пошёл искать нашего штабного деятеля, как между собой порой называли Гогадзе. По пути всё пытался вспомнить, как его зовут. Память Оленина подсказала: Николоз, а отчество — Заурович. Правда, молод он ещё, чтоб по имени-отчеству величать, всего-то парню 24 лет. Но вот как-то он сумел себя поставить, что к нему порой даже офицеры обращаются так. Правда, на русский манер. Я решил грузина удивить. Когда нашёл его около штабной палатки, протянул руку и сказал:

— Гамарджоба, генацвале Николоз Заурович! — и притом улыбнулся совершенно искренне.

Гогадзе расцвёл в широкой белозубой улыбке.

Я не стал его томить, сразу перешёл к делу. Сказал, что мне нужен хороший китайский чай.

— Откуда знаешь? — удивился Николоз.

— Птичка начирикала, — усмехнулся я.

— Вай, какая хитрая птичка! — усмехнулся грузин в свои густые и чёрные (а-ля товарищ Сталин, разумеется), усы. — Что ж, пойдём, посмотрим, что у меня есть.

Я не стал ходить вокруг да около. Прямо сказал Гогадзе, что денег у меня за чай нет, продуктов тоже. Вот есть японский штык-нож от винтовки «Арисака». Был добыт сегодня в честном бою. У Николоза глаза засверкали при виде вражеского оружия. Он зацокал языком, рассматривая предмет, крутил-вертел его в пальцах, разве на зуб не попробовал. Хотя мне показалось: стоит уйти, как непременно так сделает.

— Что ты за него хочешь? — спросил Гогадзе, явно волнуясь. Решил, видимо, что я заломлю непомерную цену. Ну, а мне-то и надо было: штуки три пачек чая. Грузин обрадовался, как ребёнок, и сунул мне четыре. Я поблагодарил его, крепко пожал руку на прощание и оставил с новой игрушкой. Сам же поспешил к Зиночке.

На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин.

Глава 24

На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин. Высокий, ладно скроенный, он стоял, скрестив руки на груди, словно на параде, но глаза его выдавали глухое напряжение. Смотрел он на меня не то чтобы зло, скорее, с какой-то наигранной серьёзностью, как будто всё уже решил для себя, а меня просто призывал к ответу. Видимо, давно уже решил, что перед ним — простой водила, пусть даже из СМЕРШ, но ему-то какая разница? Ведь он офицер, а я всего лишь сержантский состав.

— Слышь, старшина, — начал он, голос его прозвучал сдержанно, но как-то жёстко. — Нам с тобой поговорить надо.

Я остановился, глянул на него с интересом. Вытянулся на всякий случай, давая понять, что знаком с субординацией. Даже руку вскинул, отдавая воинское приветствие.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Поговорить хотите? Ну, давайте поговорим, — сказал я, пытаясь сохранить спокойствие. Хотя понимал: дело не к добру. Этот разговор давно назревал. Не у меня в голове, конечно же. Заметно это по тому, как ведёт себя офицер.

Лепёхин шагнул ко мне ближе, прищурился.

— Про Зину, — проговорил он медленно, как будто смакуя каждое слово. — Ты к ней прекрати подбираться. Ты, я вижу, парень не из робких, но и я не пальцем деланный. Понял?

— Не понял, товарищ лейтенант, — отрезал я. Внутри закипело. Во-первых, я намного старше. Даже по нынешним меркам, уж не говоря о моей прежней жизни. Там такого, как Лепёхин, я бы с землёй сравнял и не заметил жидки ошмётков. Потому не имеет он права ко мне так по-хамски, на «ты». Во-вторых, какое его собачье дело, что у меня с Зиночкой?

Потому продолжил зло:

— Она что, твоя невеста? Жена? Или ты от лица всех лейтенантов здесь праведник и ревнитель?

Офицер приподнял брови и стушевался немного. Видать, не ожидал такого отпора.

— Да пошёл ты, — огрызнулся Лепёхин, но тут же взял себя в руки. — Она мне нравится. И я не хочу, чтобы ты к ней лез. Ясно объясняю?

Я засмеялся. И смех