Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ко всему прочему, ему недостаточно жалкого перепихона в туалете, потому что она чертовски вдалеке от него. Скрывает, мутит, недожимает. Прячет саму себя.
— Я не выуживаю, — она злится, и это хоть что-то, — я просто спрашивала, но больше, значит, не буду.
— А зачем я отвечаю тогда? Прекрати воспринимать все упреками. Я же говорю, ты наивная чрезмерно, если думала, что твои желания неочевидны.
— Советую это тебе прекратить. Обычно люди интересуются желаниями других напрямую, при помощи слов, а не ведут манипулятивные игры с двойным дном. Чтобы щелкнуть по носу, мол, я догадался сам!
Он смотрит на нее грузно, но непроницаемо.
— Раз мы выяснили, что ты все-таки рассматриваешь возможность работы в политике, возвращаюсь к тому, с чего все началось. Тебе нельзя быть столько доверчивой и импульсивной. Это опасно для тебя. Я буду говорить об этом сколько захочу.
— Опасно? Чем? — усмехается она.
— Тем, что ты рано или поздно пойдешь в крестовый поход справедливости, не так ли? У тебя отсутствуют тормоза. Ты сама сказала, что перессорилась с половиной руководства цеха на прошлой неделе из-за того, что они обидели другую сотрудницу. Кто-нибудь еще перессорился? Себе во вред?
— Я не ребенок и не собираюсь в политике учить гнилых мужиков доброте. Ты бредишь, — она рвет салфетку в руках и откидывает клочья на стол. — Ты придумываешь проблему, которой нет, Рома.
Будь это неправдой, так бы не реагировала. Ее обостренное чувство справедливости уже отхлебнуло у него крови. Залпом. И это она еще толком ничего не сделала.
— Нет, я предугадываю проблему. Не хочу вытаскивать тебя потом из подвала какого-то упыря-чиновника вместе с независимыми журналистами, которые туда тоже попадут. Ты ведь уже помогла Морозову писать расследование по Бездомному?
Она буравит взглядом, оглушенная его осведомленностью и ледяным напором.
— Как ты узнал об этом? — негромко требует ответа Кира.
— Таким же способом, как и Бездомный сможет узнать. — Он ставит локтина стол, чтобы приблизиться. — Эта ситуация — ерунда, сейчас только мертвый не топит этого дебила. Но речь о тенденции. Твоей тенденции.
— Я всего лишь дополнила расследование анализом. Я не сливала то, что ты говорил.
— Я знаю, — сердится Роман, — речь не об этом, Кира, черт побери! Не ставь, в будущем, меня в положение, где я буду вынужден сам посадить тебя под замок в подвале. Чтобы уберечь от тебя самой.
— Никто не посадит меня в подвале, — монотонно проговаривает она, не сводя с него слезящихся глаз.
— Черт побери, Кира…
— И никто не заставит меня сидеть под замком и, — продолжает бесстрастным, каким-то чужим голосом, — в подвале или нет. Твоем или чужом. Я живой не дамся. Я найду, как это все закончить.
— О чем ты, Кира? — ошеломленно подается он вперед, забыв что сидит за столом.
Впервые она сумела полностью обезоружить его и шокировать. Слова вспышками все еще заряжают нутро, оторвавшимся колесом прокатываются по всем внутренностям.
Вот-вот что-то рванет и похоронит под обломками его сердечную мыщцу, работающую насосной станцией. Все еще с перебоями перекачивающую леденеющую кровь.
Он наверно ослышался?
Я найду, как все это закончить.
Я найду, как все это закончить.
Он слышал что-то подобное когда-то давно. Он сделал все, чтобы никогда больше этого не услышать.
Он наверно ослышался.
Кира вскакивает из-за стола и на него обрушивается реальность. Она произнесла эти слова. Я живой не дамся. Сидела только что перед ним и сказала.
Глава 18 Карелин
— Я никогда не позволю удерживать меня. Никогда. Твои угрозы смешны мне.
— Кира, о чем ты?..
Он не осознает как поднимается и преграждает девушке путь — он смотрит на собственные руки, разворачивающие Киру к другому отсеку самолета, и не узнает их.
Ловит краем глаза дерганье ее ноги, когда за ними закрывается перегородка.
Роман никогда не замечал, что воздух в самолете настолько сухой. Общеизвестно, что сухой. Но впервые прочувствовал на себе.
Прочищает горло, но внутренности только выдают новую порцию жаркой пыли.
В отсеке негде развернуться. Ему нужно, пиздец как нужно, развернуться.
— Что ты только что сказала? — спрашивает Карелин медленно, потому что звук собственного голоса он тоже узнать до конца не может.
— То, что слышал, — огрызается Кира. — Я не позволю никому. Никогда. Меня. Удерживать. Поэтому твои угрозы не работают. Потому что у меня есть план на этот случай.
Двенадцать тысяч метров над поверхностью земли, и он действительно ощущает себя далеко от устойчивости почвы, хоть и стоит на своих двоих— нет, он слишком высоко, и совсем рядом невесомость. Хорошо только, что это его пошатывает, а не борт.
Словно во сне, он протягивает руки и встряхивает ее легонько за плечи.
— Что ты говоришь, — почти что шепчет он, — ты не посмеешь. Как тебе… в голове пришло предполагать, планировать такое.
Наверное, все вокруг расплывается, потому что он видит ее лицо в обрамлении темных волос невероятно четко. Будто обнаружил, что до этого жил с минусовым зрением.
Расплывается, ибо его чутье сразу уловило правду и теперь не выпускает добычу из пасти.
Кира не блефует.
Она и правда думает о таком.
— А что мне остается делать? — она практически смеется, только невесело. — Мне нечего противопоставить зажравшимся властью и физическим превосходством мужикам. Не ты ли сам об этом упоминал? Но в заточении я никогда сидеть не буду и никогда не позволю ограничить мою свободу. Никогда, — она выбирается из его охапки. — В конечном итоге, это хотя бы будет мой выбор.
— Ты… ты соображаешь, что ты говоришь, Кира?
Она вытаскивает из багажного отсека сумку и находит в ней кардиган. Натягивает шмотку, даже застегивая несколько пуговиц.
Разгар августа и в самолете первоклассное кондиционирование.
Она кутается и расслабляется, словно вещь на ней — теперь броня и защита.
Половина длины волос остаются под воротом, и пряди вокруг лица образуют овал, в котором бледное личико смотрится особенно очаровательно. Это святотатство — отвести от нее взгляд.
Внезапная догадка — как в ледяную прорезь воды толкнули — не оставляет выбора. Он не выберется на поверхность, если сейчас же не узнает.
Навсегда на дне останется.
