Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя приезжает сюда в самое благодатное время года. Весна в самом разгаре, больничный сад, отгороженный от внешнего мира высокими стенами, просто великолепен — настоящий райский уголок, доступный только пациентам клиники. Ничего с тех пор не поменялось.
Дядя бродит по тропинкам, выбирает цветы для натюрморта. Его первая картина, написанная в Сен-Реми, изображает букет фиолетовых ирисов, среди которых выделяется один белый цветок. Ван Гог просто не мог пройти мимо: ирисы — излюбленные цветы японских художников.
Другие пациенты с изумлением взирают на странного типа с отрезанным ухом, устанавливающего мольберт у них в саду и рисующего картины одну за другой. К счастью, они ограничиваются тем, что наблюдают за художником издали, не отвлекая его от работы.
Когда я пишу в саду, все постояльцы собираются, чтобы посмотреть на меня, и могу тебя заверить, что ведут себя сумасшедшие гораздо более тактично, нежели почтенные жители Арля.
На их фоне дядя выглядит практически здоровым: он меньше других подвержен приступам, немногословен, спокоен и сосредоточен на своем деле.
Оказавшись здесь, в цветущем уголке спокойствия, который пощадила война, возле фонтана, как и прежде источающего воду, я думаю об ирисах Винсента, о белом бутоне, затесавшемся среди фиолетовых цветов. Что символизирует такой контраст? Может быть, именно так себя ощущает дядя в тот момент? Когда-то давно, рассматривая натюрморт, я обнаружил, что изначально белый цветок тоже был фиолетовым, как и остальные, и лишь позднее Винсент высветлил его. Удачное решение придает равновесие композиции, но помимо прочего намекает также на жизненную ситуацию дяди. Больной и хрупкий, как и другие товарищи по клинике, он в то же время отличается от них.
Первые недели Ван Гог проводит на территории лечебницы. Он рисует сад, других пациентов, которые бродят вдоль стен, вид из окна второго этажа, интерьер своей комнаты — банки с красками, бутылки на подоконнике. Дядя много читает на разных языках, которые помнит не хуже, чем прежде: на французском, немецком, английском и, конечно, голландском. Он выписывает себе книги из Арля, что-то присылают бабушка и тетя: романы Вольтера, братьев Гонкур, Эмиля Золя, пьесы Хенрика Ибсена в немецком переводе. Его увлекает современная литература, поскольку авторы много внимания уделяют теме изгоев: такие персонажи подвергаются героизации и являют собой образец самых глубоких и сложных человеческих эмоций. Эти произведения особенно созвучны миропониманию Винсента. Он уже давно не пишет отверженных, однако по-прежнему уверен, что изучать их мир через творчество — занятие поистине увлекательное.
Винсент поглощает книги, куря трубку, и воображает сюжеты для будущих произведений.
Самые интересные сюжеты приходят в голову, когда куришь трубку, — пишет он Тео. — Я работаю без устали с утра до ночи, день за днем, запершись в студии, чтобы ни на что не отвлекаться.
Пробыв в клинике несколько недель, Ван Гог завоевал доверие директора и персонала, так что отныне ему позволено выходить за территорию — разумеется, не в одиночестве.
Чаще всего художника сопровождает Жан-Франсуа Пуле, который работает в Сен-Поле водителем. Следуя своей давней традиции, Винсент пишет с молодого человека портрет, который тот отсылает матери. Должно быть, женщина не смогла оценить картину — в скором времени сведения о ней теряются.
К моему великому удивлению, на момент моего посещения лечебницы Пуле оказывается еще жив. Ему почти девяносто лет, он живет в больничном флигеле и хорошо помнит дядю. Жан-Франсуа рассказывает, что Винсент всегда носил рабочую одежду, ходил неопрятный, как бродяга. Никогда не смеялся и говорил медленно, с сильным голландским акцентом. Его потрепала жизнь, однако когда он начинал рисовать, то «как будто забывал свою тоску».
Пуле открыл для меня имя еще одного юноши, который предстает на картинах дяди с жизнерадостным выражением, в светлой рубашке и зеленой шляпе, практически сливаясь с зеленью лужайки, тот персонаж работает — картина называется «Садовник». Его зовут Жан Барраль — он стоит, улыбаясь, среди олив, подкарауленный дядей во время перерыва. Образ излучает оптимизм и безмятежность. Пуле рассказал мне, что 15 мая 1890 г. жена Барраля умерла при родах, после чего на его лице навсегда поселилась тень скорби. Ван Гог об этом никогда не узнает: он уехал на следующий день после случившейся трагедии. Однако радость, которую, возможно, Жану больше не суждено было испытать, пережила и его самого благодаря кисти Винсента.
Просветление в безумииВан Гог посвятил по меньшей мере четырнадцать полотен и столько же рисунков пшеничному полю, что виднелось из его окна в Сен-Поле, всегда выбирая один и тот же ракурс: ограда клиники очерчивает линию горизонта, за ней возвышаются Малые Альпы. Меняется только цвет поля, в зависимости от времени года. Как и Моне со стогами сена, Винсент внимательно наблюдает изменения погоды и света, однако у него отсутствует научный интерес к природе, характерный для импрессионистов. Он одержимо повторяет один и тот же сюжет в разное время года не из-за желания показать изменения окружающей атмосферы, контуров и консистенции объектов (как было у Моне, чьи соборы будто тают в летнем зное). Поле было единственным пейзажем, позволявшим взгляду художника разгуляться, выйти за пределы клиники: выбор в данном случае продиктован насущными потребностями и отсутствием альтернатив.
Не один месяц дядя работает над привычным видом, узнавая его с каждым разом все лучше и лучше и пользуясь возможностью сосредоточить внимание на деталях. Интересно наблюдать движение пшеницы: растрепанная ветром в июне, когда побеги едва проросли, покрыв землю бледно-зеленым ковром, она загорается желтым в июле, кудрявясь и образуя завитки, которые перемежаются с фигурами крестьян, а затем в сентябре поля вновь пустеют и приобретают светлый, почти белесый оттенок. В ноябре землю поливают потоки