Диссиденты - Глеб Морев

– Причем это были уже соответственно 1984–1985 годы, уже перестройка, можно сказать, маячила.

– Я потом пошла работать ночным сторожем в совхозе. Неприятная, конечно, работа, но ничего. Откуда бралась смелость… Я ходила одна в темный поселок. Все спят, я иду, у меня ни нагана не было, ничего. Но я все равно ходила (смеется). Мне надо было пройти все склады. Склады там всякие были, и продовольственные, рыба, икра в чанах стояла красная, потом одежда всякая… Я обойду, посмотрю все замки. Входить туда нельзя, замки висели. Сараи большие. Я подходила, трогала замок и шла дальше. А Саша в кочегарке был.

– Где вы жили?

– А жили мы замечательно! Когда я приехала в первый раз, в общежитии, где жил Саша, ребята освободили нам комнату. В этом общежитии жили рыбаки, охотники и так далее. Вот там мы пожили. Потом нам уступил свой домик, не домик даже, а половину домика, редактор газеты «Советский Север». Он ушел в общежитие или уехал в командировку, а нам оставил свое помещение. Полгода была там, а потом уехала в Москву. А потом было хорошее время, сторожка была. Там жили сторожа, они ее отремонтировали и отдали нам, мы жили в собственном доме (смеется). Очень там было хорошо! И со мной была Оля, я Олю взяла на все полгода, в конце лета мы уехали с ней, а в конце весны приехали обратно. Там очень хорошо ей было, она была довольна. И девчонки ее любили, она всех защищала, дралась… «Сейчас Лавут появится, она вам покажет!» – девчонки кричали, когда мальчишки что-то у них забирали. А Оля смелая!

– Вы вернулись в Москву раньше Александра Павловича или вместе с ним?

– Мы приехали последний раз вместе.

– Просто кончилась ссылка? Это была не горбачевская амнистия?

– Кончилась, да. Все у него кончилось, и мы приехали. Здесь нас встречали друзья…

– А был у него после ссылки минус? Или ему можно было жить в Москве?

– Нет, нельзя.

– И как он с этим обошелся?

– Ему вроде бы нельзя, но его прописывали временно. То есть послабления все-таки уже начались. Его прописывали два или три раза временно, а потом уже прописали постоянно… Он даже ездил с Андреем Дмитриевичем [Сахаровым] в Америку в 1988-м, но он был не прописан еще. Его каждые полгода прописывали. И я все говорю: «Как ты поедешь?» Я не верила, что он поедет в Америку без постоянной прописки. Но Андрей Дмитриевич грозился голодовку объявить, если не дадут визу. Они вообще задерживали [выездные визы]. Даже очень смешно: вот здесь у нас под горкой был ОВИР центральный.

И мне позвонила Елена Георгиевна [Боннэр] и говорит: «Сима, там все наши отъезжающие сидят у вас под горкой. Приготовь им бутерброды, пусть они поедят» (смеется). Прямо вот здесь, действительно, под горкой сидели. Было не готово, не подписывали. Я не помню уже этих фамилий, но какой-то человек, большой начальник, должен был подписать. И утром уже самолет, билеты были, а они все сидели в ОВИРе.

– То есть подписали в последний момент вечером или прямо утром?

– Да, ночью подписали.

– А с Сахаровым вы были знакомы до высылки в Горький?

– Да.

– Вы бывали у них с Еленой Георгиевной?

– Да.

– Расскажите, как была устроена у них жизнь.

– Просто, обыкновенным образом. Приходили люди, садились на кухне в основном, пить чай или разговаривать. Андрей Дмитриевич что-то иногда делал, заваривал чай… Он вообще очень простой человек был. Он очень спокойно разговаривал всегда, очень приветливо. Очень хорошие были люди.

– Александр Павлович и вы соответственно вернулись в Москву одновременно с Сахаровым? Или чуть раньше даже Сахарова?

– В эти же дни. Это случайное совпадение. Сахаров 16-го, что ли, а мы 17 декабря приехали[3].

– Вы, наверное, сразу пошли к ним?

– Нет, сразу я не пошла. Саша – наверное, я сейчас не помню. Просто в феврале день рождения у Елены Георгиевны, 15 февраля, это был 1987-й, и мы пошли на этот день рождения. Там очень смешная была история. Ей же исполнилось, насколько я помню, 64 года. Где 64 свечки поставить? Я не помню кто, но предложили поставить лампочку 60-свечовую (смеется). Поставили в торт лампочку и вокруг четыре свечки. Я только не помню, каким образом зажглась эта 60-свечовая лампочка, что к ней было подведено.

– Кто еще входил в круг близких друзей Александра Павловича до ареста кроме Ковалева? Ковалева в 1974 году арестовали, он был в лагере и в ссылке до 1987-го. А кто оставался в конце 70-х в ваших друзьях?

– Таня Великанова. Потом Татьяна Сергеевна Ходорович, Боря Смушкевич, Фрейдины, Юра Гастев и многие-многие другие.

– А с Фондом помощи политзаключенным, солженицынским, как-то вы были связаны?

– Я – нет.

– А Александр Павлович?

– Александр Павлович – тоже нет.

– Но вы знали, что такой существует, что Татьяна Сергеевна Ходорович им занимается?

– Знали, да. Я знала, и потом мне там предлагали даже помощь, когда я начала ездить на Дальний Восток. Мне предложили помочь купить билеты. Нина Петровна Лисовская, она этим занималась. Но я сказала, что не надо, потому что у меня есть брат, есть тетушка и подруга Мила Нейгауз… Дочка Генриха Нейгауза. Она каждый раз, когда мне надо было уезжать, как-то мне вспомоществовала. Так что мне не надо было, я деньги никогда не брала у фонда.

– Наверное, у вас были люди, подруги на работе, знакомые, которые знали, что Александр Павлович – диссидент. Какое было тогда отношение к этому у интеллигентных советских людей?

– Можно сказать так, что отношение было разное. Некоторые проявляли большое участие, расспрашивали, как там Саша, и так далее. А были люди, которые переставали даже здороваться, были и такие в университете, несколько человек. Были разные люди. Наверное, были и такие, которые осуждали. Боялись, конечно. Потому что если я разговаривала с кем-то, то некоторые все время оглядывались – не идет ли кто из партийных руководителей (смеется).

С внучками Женей и Олей. Москва, 1 сентября 1979

© Из архива Симы Мостинской

– Предпринимал ли КГБ попытки поговорить с вами?

– Один гэбэшник был приставлен ко мне, но он за мной не ходил, ничего такого. Вызвал один раз в кабинет директора, и директор ушел: «Беседуйте-беседуйте, я вам не буду мешать…» Говорил о том, что я, как жена, должна Александра Павловича остановить. Это еще было до ареста. Чтобы я на него подействовала, повлияла, поговорила. Я говорю: «Нет, он не такой человек. Его не уговоришь…» Первый раз это было в ВЦ, в кабинете нашего директора. А второй раз… Я даже одна боялась идти, взяла одну близкую приятельницу, мы вместе пошли – вызвали в ректорат.

– Один и тот же человек или другой уже?

– Один и тот же. Вот когда в ректорат вызывал, он мне говорил: «Вы знаете, я могу вам помочь. Я могу вам устроить свидание с Александром Павловичем». Первый раз это было, когда Александр Павлович еще не был арестован, а вторая беседа была уже после ареста. «Я вам могу устроить разговор с Александром Павловичем». Я говорю: «Нет, спасибо, не надо». «А вот я дам вам телефон, – и телефон записал на бумажке, – и, если что, вы звоните и спросите такого-то». Не помню сейчас уже, как его звали, и бумажки этой нету. Вот так. Но у меня беседы были короткие. Потому что, на самом деле, ведь были и такие, которых часами держали.

– То есть вас просто просили влиять на мужа?

– Да, и все, больше ничего.

– А отношение в ссылке, например, простых людей, которые знали, что вы ссыльные, политические ссыльные…

– Да они ничего не понимали! Политический был один-единственный – Александр Павлович. Один был! Там в основном отбывали ссылку алиментщики, но и уголовники были. Алиментщики подженивались и жили припеваючи.

– Ну вот тем более к нему должно было быть внимание привлечено! Что какой-то еврей из Москвы приехал, политический.

– Про еврейство никто никогда ничего не говорил. Все вокруг относились очень внимательно к нему. Вон рога висят, это они там подарили Александру Павловичу, охотники.

– Рога, значит, из ссылки приехали.

– Да, это мы привезли. Специальный ящик ребята построили, чтобы не сломались рога, и отправляли багажом.

Вячеслав Бахмин:

«Поскольку я боролся против коммунистов, я был свой человек»

© Московская школа гражданского просвещения

Вячеслав Иванович Бахмин (25 сентября 1947, Калинин) – программист, правозащитник, дипломат. В 1966–1969 годах учился в Московском физико-техническом институте, но был исключен после ареста 30 ноября 1969 года (дело до суда не дошло; Бахмин был помилован Указом Президиума Верховного Совета СССР и освобожден 24 сентября 1970 года). После освобождения окончил в 1974 году заочное отделение Московского экономико-статистического института. С 1973 года работал программистом в институте «Информэлектро» в Москве.