Москва и Орда - Антон Анатольевич Горский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вероятно, дипломатические усилия Казимира были во многом связаны с его развернувшейся в это время борьбой с Москвой за сюзеренитет над Новгородом Великим. Немного позже, в 1472 г., Казимир получил от крымского хана Мен-гли-Гирея ярлык, в котором (как и в ярлыке Хаджи-Гирея 1461 г.) помимо реально принадлежавших Великому княжеству Литовскому русских земель королю жаловался и Новгород{874}. Скорее всего, в 1470–1471 гг. Казимир добивался от Ахмата, помимо военного союза против Москвы, того же — признания его прав на Новгород. Ярлыки, выданные крымскими ханами, более способствовали самоутверждению Гиреев в борьбе с Большой Ордой за «наследие» былой единой ордынской державы, чем имели реальную политическую значимость. Иное дело, если бы Новгород был пожалован Казимиру не крымским ханом, а ханом Большой Орды — это являлось бы волей правителя, традиционно признававшегося в Москве сюзереном. Ахмат после колебаний пошел, вероятно, навстречу этому желанию короля; на его решение мог повлиять набег вятчан на Сарай. Татарское посольство выехало в Польшу не позже начала июля 1471 г., так как в Кракове оно пребывало в августе{875}. Именно в то время, пока «царев посол» находился в пути, Иван III нанес поражение войскам Новгородской республики (битва на Шелони 14 июля) и заключил мир на своих условиях{876}; в момент отправки посольства Ахмат знать об этом, естественно, не мог (равно как и великий князь, отправляясь в поход, о решении хана поддержать претензии короля). Из-за собственного промедления хан оказался, таким образом, в довольно нелепом положении — его воля в отношении Новгорода оказывалась пустым звуком. Казимир, видимо, успел подчеркнуть факт своеволия московского князя, и тогда Ахмат решился на военный поход с целью наказания вассала. Иван III, вернувшись из-под Новгорода (а может быть, еще до Шелонского похода), не забыл о том, чтобы подстраховаться со стороны Орды: в 1472 г. в войске хана находился великокняжеский посол Григорий Волнин{877}. Но это не смогло изменить намерений Ахмата.
Когда начались военные действия, великий князь действовал достаточно решительно; во всяком случае, прямых данных о его колебаниях (в отличие от 1480 г.) мы не имеем. Но по-видимому, какие-то разногласия в окружении Ивана имели место. Архиепископ Вассиан Рыло в своем «Послании на Угру» писал: «Прииде же убо въ слухы нашя, яко прежний твои развратници не престают, шепчуще въ ухо твое льстивыя словеса, и совещают ти не противитися сопостатом, но отступите»{878} (выделено мной. — А. Г.). В этих словах можно видеть свидетельство того, что приближенные, советовавшие великому князю в 1480 г. не биться с ханом, уже когда-то прежде выступали с аналогичными предложениями. Сходная ситуация была только в 1472 г.
Результаты войны в Москве расценили как успех. Причем они получили даже более высокую оценку, чем итоги конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как «избавление»{879}, а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об «избавлении», но о «победе»{880}. По-видимому, последствием этой победы было прекращение уплаты выхода.
В Вологодско-Пермской летописи (ее первая редакция датируется 1499 г.) говорится, что Ахмат в ходе переговоров, имевших место во время «стояния на Угре», заявлял следующее: «пришол яз Ивана дѣля, а за его неправду, что ко мнѣ не идет, а мнѣ челом не бьет, а выхода мнѣ не дает девятой год»{881}. Данное сообщение было подвергнуто сомнению В. Д. Назаровым, который пишет по его поводу: «Это, конечно, неточно. Выход… регулярно шел в Орду с начала 70-х годов XV века». Основанием для такого вывода являются летописные сообщения об обмене Ивана III и Ахмата посольствами в середине 70-х гг. Дань перестали платить, по мнению В. Д. Назарова, в 1479 г. Аргументом в пользу такой датировки выступает известие другого летописного рассказа о событиях 1480 г. (дошедшего в составе Львовской и Софийской II летописей XVI в., но восходящего к концу 80-х гт. XV в.), согласно которому москвичи упрекали Ивана III: «Егда ты, государь князь великий, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогда нас много в безлепице продаешь, а нынеча сам разгневив царя, выходу ему не платив, нас выдаешь царю и татаром»{882}.
На мой взгляд, для такого построения оснований нет. В приведенном летописном сообщении сопоставляются период мира (когда великий князь княжит «в кротости и в тихости») с «нынешним» военным временем, то есть «нынеча» в данном контексте относится к словам «нас выдаешь царю и татаром», а не к деепричастным оборотам «сам разгневив царя, выходу ему не платив»; последние представляют собой пояснение, что Иван сам виноват в сложившейся «ныне» ситуации, а не указание, что именно «нынеча» не выплачен выход (при расстановке запятых, в средневековом тексте отсутствующих, одну из них следует ставить после слова «нынеча»). Далее, В. Д. Назаров не попытался объяснить, чем вызвана столь существенная (девятый год неуплаты выхода вместо второго) «неточность» Вологодско-Пермской летописи. Данная летопись относится к числу созданных современниками событий 70-х гг., и достоверность ее рассказа о событиях 1480 г. в той части, где повествуется про переговоры Ахмата с Иваном, сомнений не вызывает{883}.
Обмен с Ордой посольствами не может автоматически свидетельствовать о выплате выхода: к примеру, в 1480 г., когда Ахмат пребывал на Угре (и возможность откупиться выходом напрашивалась, тем более что в Москве серьезно колебались по поводу способности противостоять хану), к нему был отправлен посол Иван Товарков с дарами, но не с выходом{884}. Известия о посольствах середины 70-х гг. не содержат ни прямых, ни косвенных данных о выплате выхода; напротив, некоторые содержащиеся в них детали говорят скорее в пользу обратного{885}. 7 июля 1474 г. вместе с послом Ахмата в Москву вернулся посол Ивана III Никифор Басенков{886}. По-видимому, он был отправлен в Орду в 1473 г. и стал первым послом, побывавшим там после конфликта 1472 г. В рассказе о «стоянии на Угре» Софийской II и Львовской летописей про посольство Басенкова вспоминается следующее: «Тъй бо Микыфоръ был в Орд!» и многу алафу (дары. — А. Г.) татаромъ дасть отъ себе; того ради любляше его царь и князи его»{887}. Известно,
