Огненный лис - Никита Воронов

Но вот беда, не то было у Спиригайло сейчас настроение, чтобы предаваться тихим радостям пожилого холостяка. Ох, не то!

К тому же, перебрав по памяти всех своих друзей-приятелей, понял Семен Игнатьевич неожиданно: нет среди них ни одного такого, к которому мог бы он так вот, запросто, завалиться под вечер.

Конечно, прогнать не прогонят. Но не поймут, потому как — уж больно степеннный народ с годами остался в окружении супругов Спиригайло. Большей частью, ровесники, обремененные мелкими заботами и хворями: на подьем тяжелы, в разговорах скучны и неинтересны.

А ведь когда-то, помнится, с Димкой Левшовым…

Семен Игнатьевич замер перед стеклянной дверью станции метрополитена, и тут же получил ощутимый толчок в спину:

— Чего зеваешь? Встал в проходе, старый хрыч!

— Извините.

Людской поток внес Спиригайло внутрь и пропихнул к эскалатору. Уже спускаясь, он ухватился за спасительное, показавшееся единственно верным решение: дача! родные шесть соток…

Садоводство, в котором Семену Игнатьевичу когда-то выделили участок, принадлежало управлению. А потому располагалось от города совсем недалеко, на месте расформированного в самом начале перестройки секретного полигона. Нужно было только добраться до вокзала, потом около часа на электричке, и всего километра полтора пешком…

Там — все свои, знакомые. Пенсионеры, кто раньше Спиригайло погоны снял, и вообще до холодов по своим избушкам копошатся. А чего уезжать? Электричество есть, воды полно.

Дачные нравы попроще, тут можно и без предварительных звонков к любому соседу на огонек заглянуть. Раскатать поллитру водочки под разговор, да под нехитрую мужскую закуску…

Семен Игнатьевич даже зажмурился от предвкушения: хорошо!

Кстати, и супруга обрадуется. Давно просила картошки домой перевезти, да ещё кое-что по мелочи на «фазенде» прибрать.

…Спиригайло привычно покинул метро через несколько остановок.

Поднялся наверх, прошел к перронам. Сверившись с расписанием, купил в ларьке приличную на вид бутылку «Русской», затем у киоска Роспечати долго выбирал пищу духовную. Выбор свой он остановил на какой-то полупорнографической-полурекламной газетенке с портретом известной кинозвезды. Нашел нужный поезд, занял место в вагоне и зашуршал, перелистывая страницы.

Но что-то мешало вчитываться в типографский текст.

— Электропоезд до станции…

Так. Была же и выскочила из головы какая-то важная мысль! Семен Игнатьевич покопался в памяти: преферанс, ровесники, Левшов…

Точно. Димка Левшов, старый приятель, и сын его — Виктор, тот самый, из-за которого все завертелось.

События последних дней Спиригайло воспринимал с недоумением и досадой, почти как личное оскорбление. Что-то не срасталось, что-то рушило стройную схему, перечеркивая результат их с Заболотным кропотливого труда.

Годами вынашивал, лелеял свой план Семен Игнатьевич. Словно рысь, притаившаяся в густой кроне векового дуба, ждал он подходящего момента, но… Когда уже казалось — вот-вот, когда казалось, что от заветной цели их отделяет только один точный бросок, все начало ломаться и давать сбои.

Неуловимое упущение, мелочный просчет — но плавится, не выдерживает нагрузки уже обросший деталями и запущенный в оборот стальной стержень.

А тут ещё утренний разговор с полковником… Спиригайло сам не понимал, что с ним такое творится: старый служака, штабник, он впервые в жизни позволил себе не только спорить с начальством, но и не дожидаясь распоряжений бросил на рычаг телефонную трубку.

Бросил с каким-то даже отвращением… А потом долго стоял, оцепенело уставившись в одну точку и пробуя осмыслить логику, причинно-следственные связи происходящего.

— Старею? — Умные мысли в голову не приходили — упрямились. Конечно, так иногда бывало и раньше, но в конце концов всегда удавалось удерживать ситуацию под контролем. А теперь…

Поезд тронулся, набирая ход.

— Кто-то к нам влез, — сообщил собственному отражению в пыльном вагонном окне Спиригайло:

— Кто-то мешает.

В игре появился новый участник. Хладнокровный, беспощадный, знающий ставки и правила, но соблюдающий их только тогда, когда ему это выгодно.

То есть — свой.

Семен Игнатьевич почуял пристутствие неопознанных сил в раскладе ещё несколько дней назад. Сначала — странные взгляды Курьева и его непривычная почтительность при встречах. Потом куда-то пропал Антон…

Секретарша отвечала всем, что шеф её выехал под Выборг, в срочную командировку на пару дней. По идее, ничего необычного в этом не было «смежники» из Большого Дома часто выезжали к финской границе по разным оперативным надобностям, а иногда и просто так, оторваться на природе.

Но раньше Антон всегда отзванивался, предупреждал, что на какое-то время покидает город. Странно… Спиригайло даже на всякий случай звякнул его жене, не случилось ли чего, но та ответила словами секретарши: убыл, вернется на будущей неделе, что передать?

Сотовый телефон Антона Эдуардовича тоже сначала гудел и пиликал, потом сообщил безукоризненно вежливым голосом автоответчика, что «абонент выключен или временно находится вне пределов досягаемости».

— А Заболотный? — Припомнил Спиригайло. — Тоже ведь…

Конечно, старая лиса способна на любую подлость, но что-то подсказывало: нет, не его рук дело. Полковник сам заметался, занервничал, пытаясь унюхать, откуда несет паленым. И тон у него стал не тот, и уверенности во взгляде поубавилось за последние дни.

Значит, все-таки Антон? Выкормыш, бля, демократ… чекист новой формации! Никаких идеалов, сплошной цинизм и желание стать побогаче и при том поглавнее.

Еще недавно учился дела оперучета подшивать, а теперь — Антон Эдуардович, начальник отдела, большие звезды на погонах.

Этот, конечно, запросто. Что — запросто?

— Да все! Все сделает, — ответил сам себе вслух Спиригайло. — Ради власти, ради денег…

Курьев? Он на самостоятельную игру не способен, хотя по глупости и жадности пару раз пытался. Исполнитель неплохой, но груб, неотесан и напрочь лишен воображения. Такой не сможет даже элементарную ситуацию просчитать, потому что, наверное, ещё в начальных классах извел свой учебник арифметики на самокрутки.

Спиригайло не сдержался и хихикнул над собственным остроумием. Сконфузился, прикрыл лицо газеткой и зыркнул по сторонам: слава Богу, никто не слышал.

Никто действительно не обратил внимания на эмоциональный всплеск Семена Игнатьевича. Пассажиры рассеянно пялились в окна, читали, дремали, облизывали мороженое и чавкали купленной на вокзале выпечкой.

Да, Курьев. Куря… Бандюга, наемник, расходный материал. Ладно, вернется Антон — посмотрим. Неплохо бы ещё с Заболотным пообщаться с утра пораньше.

… Электричка бежала по рельсам все дальше, и Семен Игнатьевич неожиданно для самого себя тихо закемарил, прислушиваясь в полудреме к завываниям двигателя, перестуку колес и нестройному гомону пассажиров.

Вокруг царило относительное спокойствие и своеобразный уют железнодорожной поездки. Но вдруг, сразу после того, как электропоезд покинул очередную пригородную станцию, двери тамбура запрыгали из стороны в сторону.

Внутрь шумно, с матом и толкотней, ввалилась кампания подгулявших подростков — человек шесть-семь. Источая запах дешевого алкоголя и не без труда удерживая равновесие, молодые люди пошли вдоль рядов.

Они уже почти миновали вагон и не найдя для себя ничего интересного собрались скрыться в противоположном тамбуре, но внезапно один из подростков замер, привлекая внимание остальных:

— Глядите-ка! Это же старый…

Спиригайло притворился, что речь идет не о нем.

— Мужики, помните? Который не курит?

Парни уже собрались в стаю — кто-то уселся рядом, кто-то за спиной, кто-то напротив… Надеясь на чудо, Семен Игнатьевич продолжал делать вид, что читает газету.

— Эй, старый! Ау-у… Не узнаешь?

Но профессиональная память Спиригайло уже подсказала: дождливый конец того дня, когда началась активная «реализация» по Рогову, дорога пешком до метро, неказистые гаражи в проходном дворе и фигуры, также обступившие его со всех сторон.

Ребятишки почти не изменились, только прыщей прибавилось, да нахальства:

— Как здоровьишко-то? Все так и бережешь? Не пьешь, не куришь?

Семен Игнатьевич встрепенулся и посмотрел поверх газетного листа, вытаясь придать необходимую суровость взгляду.

— Чего молчишь-то, как пень? Не здороваешься…

Спиригайло отвел взгляд и не говоря ни слова уставился в окно, за которым ничего уже не было видно — стемнело.

— Ну, вот, — обиделся парень. — Теперь он мало того, что некурящий, да непьющий, так ещё и глухонемой… Или, может, просто разговаривать с нами не хочешь? А, старый? В падлу тебе, да?