Ложная красота - Наталья Кочетова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мои одноклассники, непонятно почему появившиеся на заседании, припомнили мне все обиды, знакомые вспомнили все мои мельчайшие промахи, а незнакомые люди просто тыкали пальцами и кричали, что по мне и так все видно. Вся моя прогнившая насквозь сущность видна невооруженным взглядом.
Я поверила и им. Очевидно, я была на самом деле плохим человеком, раз люди даже не знающие меня лично, вдруг массово ополчились против меня.
В какой-то момент мне даже показалось, что осудят меня, а не его, но помогли папины связи. Стаса посадили на три года. Ему дали минимальный срок за изнасилование…
А я осталась жить, влачить свое жалкое существование с бесконечным чувством вины перед ним, перед собой, и перед всеми на свете. С чувством стыда и горечи. С уверенностью, что все это я заслужила.
Я верила в эту неправильную правду почти полтора года. Но сейчас она меняется. Умирает, корчится в муках, разрушается. На ее место приходит нечто другое. Нечто тяжелое, мощное, необратимое. Тягучее, обволакивающее.
Чувство, что со мной поступили несправедливо. Жалость к себе..
Боль выбивает из меня воздух. Он не имел права делать это со мной. Я не заслужила такого. Он не должен был…
Эта новая истина скручивает меня пополам, ломает на части.
Падаю на колени, перед кроватью. Перед той самой кроватью, где все это произошло. Я сама попросила Глеба Николаевича привезти меня сюда. Я должна была вернуться, вспомнить, я должна была знать правду.
Сминаю простыни в кулак. Хочется кричать, но что-то сдерживает меня. Я тихо скулю, роняя слезы. Он не должен был так поступать со мной. Я ни в чем не виновата.
Из горла вырывается всхлип, затем рычание. Хватаю простыни, зажимаю в кулаках, тяну. Ткань рвется с характерным звуком, этим звуком будто выбивая какой-то блок в моей груди. Я открываю рот и кричу в потолок. По щекам нескончаемым потоком катятся слезы.
— Будь ты проклят, чертов псих. Ты не имел права так со мной поступать. — Кричу я изо всех сил, разрывая голосовые связки, разрывая себе душу на части, отпуская всю боль, накопившуюся за четыреста восемьдесят шесть дней.
Я подскакиваю, хватаю со стола канцелярский нож и с размаху вгоняю его в подушку. С остервенением колю ее ножом, раздирая.
— Аааа. — Ору изо всех сил. — Ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу… — Бью, бью и бью матрас ножом, пока не устают руки, пока наполнитель не рассыпается по всей комнате.
А потом я просто рыдаю. Долго, горько. Рыдаю так громко и оглушительно, что, от мощи этих рыданий, кажется, могли бы лопнуть все стекла в этом проклятом доме. Рыдаю, оплакивая четыреста восемьдесят шесть дней своей жизни. Оплакивая все то, чего он меня лишил. Жалея себя. Наконец, жалея.
Я плачу и вою до тех пор, пока рыдания не перерастают в беззвучные всхлипывания. Только потом чувствую, как меня обнимают сильные мужские руки, и просто держат, слегка укачивая. Я утыкаюсь носом в плечо своего психолога и, наконец, чувствую, как меня отпускает. Внутри будто лопается огромный мыльный пузырь, и мне становится тепло и уютно в своем собственном теле.
Спустя четыреста восемьдесят шесть дней мучительного существования я, наконец, чувствую себя живой. Я чувствую, что мое тело — больше мне не враг.
***
Мне все еще больно. Моя душа продолжает кровоточить, а сердце погружено в страх, боясь довериться, открыться, впустить кого-то внутрь. Мое тело все помнит, и мне все еще очень страшно позволить кому-то прикоснуться. Мне страшно, но я собираюсь попробовать. Я полна решимости, и в моей жизни есть лишь один человек, с которым я хотела бы попробовать по-настоящему и до конца исцелиться.
Но Игнат не отвечает на мой первый звонок. Не отвечает и на второй. Я начинаю нервничать и волноваться. Я была намерена все ему объяснить, рассказать о себе все, дать ему возможность понять, сделать выводы и самому принять решение, стоит ли впускать меня в свою жизнь немного глубже. Я должна была объясниться, я хотела этого. Я больше не боялась правды. Во всем произошедшем со мной была моя вина, и большая. Но я не была злом. Я заслуживала счастья. И теперь я верила, что могу попробовать стать счастливой, рядом с Игнатом. Я этого очень хотела. Но хотел ли этого он? Как узнать, если он даже на звонки не отвечает?..
Подождав пару часов, я набрала его в третий раз. Спустя, казалось, тысячный гудок, он наконец ответил.
— Игнат. — Облегченно выдохнула я, минуя приветствия, прижала телефон к щеке, и прикрыла глаза. — Я думала, что ты мне не ответишь, не захочешь больше со мной говорить.
— М-м, да нет, с чего бы это? — Пробормотал Игнат, но в голосе не было ни твердости, ни уверенности. — Я просто был занят.
Я набрала в грудь побольше воздуха и выдала на одном дыхании:
— Прости меня за то, что произошло в прошлый раз. Мне очень стыдно. И мне очень жаль, что я так себя повела. Я была в отчаянии и не соображала. Прости меня. Я не должна была так поступать с тобой.
— Да, ну… ничего. — Неуверенно отозвался Игнат, как будто смущенным голосом. — Я ж не барышня какая, которую пытались использовать. Все нормально.
Я вздохнула и слегка улыбнулась его словам. Он пытался говорить непринужденно, не получалось, но он хотя бы пытался. Значит все еще можно наладить? На душе немного полегчало.
— Значит, я могу вернуться на тренировки? — Спросила с надеждой, затаив дыхание в ожидании ответа.
Но Игнат отвечать не торопился. Он то ли размышлял, прикидывая стоит ли дальше продолжать встречаться, или лучше разорвать все контакты с этой ненормальной, то ли подбирал слова, чтобы потактичнее отказать.
Я напряглась, чувствуя, как от волнения заходится в неровном ритме сердце.
— Ты исчезла на неделю. Я решил, что тебе больше не нужны тренировки. — Сказал Игнат и замолчал.
Я застыла, боясь вздохнуть. Боясь за слишком шумным дыханием не услышать его
