Якоб Бёме - Александр Алексеевич Грицанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом он молился, сделал некоторые распоряжения относительно рукописей и около 6 часов умер с улыбкой на лице, сказав: «Итак, теперь я отправляюсь в рай».
На могильном кресте Бёме была размещена следующая надпись: «Из Бога родившийся, в Иисусе умерший, Духом Святым запечатленный — покоится здесь Яков Бёме из Альт-Зейденберга, блаженно отошедший 1624 года 17 ноября, в 6 часов утра, на 50-м году своей жизни» [4, с. VII].
Собственной жизнью мыслитель подтвердил придуманный им самим девиз: «Тот, кто существует в жизни, как в вечности, и в вечности, как в жизни, — свободен».
После смерти крест на могиле философа-эзотерика с тремя символами (овца, орел и лев) был сломан обывателями, считавшими Бёме колдуном.
Действительная общеевропейская известность пришла к «тевтонскому философу» в 1632 г. после выхода в свет латинского перевода его сочинения «Истинная психология, или Сорок вопросов о душе».
В XIX же столетии (в 1875 г. на 300-летие рождения) благодарные земляки открыли в Гёрлице памятник Бёме.
«Чувство Бога», которым был полон Бёме, характеризуется следующими стихами немецкого поэта-мистика Ангелуса Силезиуса (1624–1677):
«Рыба живет в воде, растения на земле,
птицы в воздухе,
Сын на небосводе, саламандра не умирает
в огне,
А сердце Бога есть элемент Якова Бёме».
Судьба и интерпретации идей. Бёме была чужда мысль персонального отделения от официальной государственной Церкви, но это сделали в XVII–XVIII вв. его последователи, бёмисты, основавшие секту ангельских братьев. В Англии распространителем его идей был Бромней и основанное Иоанной Лид общество филаделъфов. Также английский врач Джон Бордейдж снискал себе славу как толкователь идей Бёме.
В 1675 г. в Амстердаме увидело свет первое Собрание произведений Бёме. Полное же собрание сочинений Бёме на немецком языке, впервые изданное германским мистиком И. Гихтелем в 10 томах в 1682 г., впоследствии не раз переиздавалось: Гмозингом (1715), Иберфельдтом (1730, иногда трактуется как первое Полное собрание сочинений мыслителя), Шиблером (1831–1847), а также Вулленом (1838), Хамбергером (1844), Фехнером (1858), Пейпом (1860), Мартенсеном (1882).
Представителей романтизма влекли к Бёме любовь к родной стране и наивно-сказочное понимание природы. Под влиянием именно его идей в романтизме утвердилось мистическое понимание мира и искусства. Романтики, родственно Бёме, видели в одухотворении природы способ к ее познанию. Произведение «Эликсиры сатаны» Э. Т. А. Гофмана реально выступает поэтическим комментарием-парафразом к текстам Бёме, местами не могущее быть адекватно понятым без знакомства с учением немецкого мистика-мыслителя.
Под влиянием идей Бёме находились французский мистик Л. К. С. Мартен и Ф. Шлегель. На него активно ссылались звезды первой величины немецкой трансцендентально-критической («классической») философии Ф. Шеллинг и Г. Гегель, а также А. Шопенгауэр, Ф. фон Баадер и И. Гаман. Гегель полагал Бёме провозвестником и основателем философии Нового времени. По замечанию основоположника всеобъемлющей диалектической системы понимания мира, трудов этого человека «нам не следует стыдиться». Гегель, учуявший в Бёме гениальную натуру, сравнивал его с прекрасным духом Ариелем из «Бури» У. Шекспира, но ущемленным, согласно угрозам Просперо, в трещине узловатого дуба: «… так и великий дух Бёме застрял в твердом узловатом дубе чувственного мира, в крепком узловатом сростке представлений, и не может прийти к свободному выражению идей».
В этом контексте существенно важным в философии Бёме выступало не конкретное описание природных явлений, не «варварский» (по оценке Гегеля) способ изложения собственных идей, а глубокая постановка проблемы Бога и мира как диалектической проблемы «саморазделения».
Л. Фейербах изложил суть теософского учения и философии Бёме в «Истории новой философии» (1833). Очень хорошо — академично и без избыточной рекламы собственных идей — писал о Бёме этот мыслитель, материалист и критик религии [63]: «История мыслящего духа ведет нас теперь из великолепных, внешне блестящих и импонирующих, а внутри довольно несовершенных дворцов славных отцов эмпиризма в плохую и невзрачную внешне, но хранящую сокровища внутри хижину гёрлицкого сапожника Якова Бёме. Блестящее исключение из общего правила: сапожник, знай свою колодку, которое доказывает на деле, что дух истории, всеобщий дух есть единственный дух человека и он, невзирая на лица, ранги, рождение, внешние средства, выдвигает людей из пыли и мрака неизвестности и делает их своими органами, провозвестниками своей сущности.
Исторические идеи, как подземные источники, пробиваются также из мест, где их меньше всего можно было ожидать; они исходят от индивидов, которые черпают сведения о том, что происходит в духовном мире, не из необходимого, обусловленного образованием и знанием языков чтения отечественных и иностранных журналов, а по слухам и самое большее из сельской газеты; они поэтому кажутся тому, кто рассматривает таких индивидов вне истории, чудесами, так как эти индивиды удивляются себе и их собственные идеи, к которым они не знают, как пришли, являются для них загадкой: они кажутся откровениями, внушениями или озарениями свыше, каковы они в известном смысле и есть.
Я плохо понимал раньше, — говорит Я. Бёме о себе, описывая начало своей писательской деятельности, — возвышенные символы веры по примеру всех мирян и еще менее природу, пока не начал мне сиять свет вечной природы, чему я так обрадовался, что начал записывать познанное мной. Ибо дух пронзил меня, как молния, и я увидел глубину вечности; когда проходит ливень, он настигает то, что настигает; так было и со мной: я начал писать, как мальчик в школе, и записывал познанное с большим рвением».
Послушай, пасквилянт! — так обращается Бёме к своему противнику Б. Тилькену. — Если ты владеешь искусством этого мира, то я владею искусством божественного мира: ты изучил свое, а мое есть дар милости Божьей…
Бёме — мистик, если можно применить это неопределенное и в новое время опошленное выражение к обозначению такого замечательного человека, как он; но мистик, который занимается умозрениями, в пределах мистики борется за свободу от мистицизма, за ясное познание. Основания и отправные точки его мыслей суть теологические представления прежнего времени, рассеивающие чистый небесный свет мышления на темном облачном фоне духа в радужные цвета фантазии. Поэтому многим, кто держится лишь мутной стихии его основы, он кажется только мистиком или даже религиозным мечтателем, поэтому он попадает в руки
