Москва и Орда - Антон Анатольевич Горский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непосредственные дипломатические контакты Москвы и Большой Орды в «послеахматову» эпоху стали нечастыми. В августе 1487 г. в Москву приехали послы — «отъ Муртозы царя Хозомбердей, а отъ Седехмата царя Ботуй». Одновременно специальный посланник Муртозы Шихбаглул привез два письма от своего хана. Одно из них было адресовано Ивану III, другое — Нурдовлату{974}. Последнего Муртоза задумал посадить на место своего злейшего врага Менгли-Гирея. Этому замыслу и подчинены оба письма.
Начальный протокол послания к Ивану III звучит как «Муртозино слово Ивану», то есть письмо является ярлыком — посланием хана нижестоящему правителю. Однако видеть здесь свидетельство претензий Муртозы на роль сюзерена достаточных оснований нет. В переписке московского князя и Менгли-Гирея, отношения с которым изначально строились как «братские и дружеские», то есть союзные, а не вассальные, прослеживается тем не менее целый ряд особенностей, подчеркивающих более высокий ранг хана (включая и именование его посланий Ивану III «словами»){975}. Дело в том, что и Менгли-Гирей, и Муртоза, не будучи сюзеренами великого князя, продолжали считаться правителями более высокого ранга в системе международных отношений в целом, так как признавались (как на Руси, так и у ее западных соседей) «царями», то есть носителями более высокого титула. В содержании же писем Муртозы нет претензий на отношение к московскому князю как к вассалу. В письме Ивану хан просит отпустить Нурдовлата к нему («А нынѣча… у тобя Нурдовлата царя просити… слугу своего послал есми»), пытается доказать, что воцарение последнего в Крыму будет выгодно и Москве: «Менгли-Гиреи царь тобѣ друг учинился, а Нурдовлать царь вѣдь тобѣ не недругь жо». В письме к Нурдовлату Муртоза, уговаривая адресата стать его союзником, пишет, что ему неприятно видеть Нурдовлата живущим «промеж неверных» (то есть немусульман). Если бы хан Большой Орды считал себя сюзереном московского князя, было бы естественно посетовать на другое обстоятельство — что брату крымского хана приходится служить правителю, зависимому от Муртозы.
Письмо Нурдовлату датируется 891 г. хиджры, который закончился в декабре 1486 г., а посольство пришло только в августе 1487 г. Очевидно, его приезд задержали военные действия (во время которых войско под командованием Нурдовлата ходило в степь). Целью основного посольства от Муртозы и Сеид-Ахмета и было, по-видимому, прекращение состояния войны между Большой Ордой и Москвой, что должно было развязать Ахматовичам руки в борьбе с Крымом. Этого результата посольство явно не достигло, так как в наказе послу в Крым от 23 октября 1487 г. предусматривался как реальный вариант развития событий поход Муртозы и Сеид-Ахмета против великого князя{976}. Не достигли цели и письма Муртозы: Иван III не допустил Шихбаглула к Нур-довлату, а копии обоих посланий переслал Менгли-Гирею{977}.
В 1492 г. в Москву приходило посольство от ордынских «князей» Азики и Тевекеля с предложением, «чтобы князь велики съ ордынскими цари быль въ братствѣ и въ дружбе», как с Менгли-Гиреем. Посольство не имело результата, Иван III отпустил послов «ни съ чѣмъ»{978}. В том же году (видимо, незадолго до посольства) имел место первый после смерти Ахмата незначительный набег ордынских татар на московские владения. Они «пограбили» район Алексина; великокняжеский отряд пустился в погоню и нанес ордынцам поражение{979}.
Вновь обострившаяся после 1492 г. междоусобная борьба и участившиеся голодовки продолжали ослаблять Орду{980}. Последний акт ее двухсотшестидесятилетней истории наступил в первые годы XVI столетия.
В 1500 г. началась московско-литовская война. Московские войска заняли входившую в состав Великого княжества Литовского Чернигово-Северскую землю и разбили литовские силы на реке Ведроше{981}. После этого великий князь Литовский Александр Казимирович стал активно побуждать Ших-Ахмета выступить против Москвы{982}. И в следующем году хан двинулся к Верхнему Дону. Сюда же отправился союзник Ивана III в войне с Литвой Менгли-Гирей. По его просьбе великий князь направил в помощь находившегося у него на службе бывшего казанского хана Мухаммед-Эми-на (в 1496 г. он на время потерял престол; до января 1502 г. в Казани правил, тоже с санкции Москвы, другой сын царицы Нурсултан — Абдул-Латыф{983}), князя Василия Ноздреватого и отряды рязанских князей. Но до битвы дело не дошло, так как Менгли-Гирей, простояв против Ших-Ахмета на реке Тихой Сосне всего пять дней, вернулся в Крым. Ших-Ахмет же после этого повоевал только что присоединенные к Московскому государству северские земли, после чего отошел зимовать в степь близ границ Киевщины и Северщины{984}.
Сразу же после этих событий Иван III направил к «князю» Тевекелю (сыну Темира, второму в то время после хана человеку в Орде) послание, прося о посредничестве в переговорах с Ших-Ахметом. Как писал позже Тевекель Александру Казимировичу, великий князь изъявил готовность признать свою зависимость от хана: «ратаи и холоп его буду»{985}. Можно сомневаться в точности передачи слов Ивана Тевекелем, но сама готовность формально признать зависимость, видимо, действительно имела место{986}. В результате в декабре 1501 г. в Москву прибыл посол Ших-Ахмета «князь Хазсогеря»; одновременно в Москве побывали послы от ногаев, до этого враждебно настроенных к Ивану III и казанскому хану. В начале марта 1502 г. великий князь отпустил Хазсогерю и направил с ним своего посла ясельничего Давыда Лихорева{987}. Поскольку Ших-Ахмет позже (летом 1502 г.) писал Александру Казимировичу, что Иван, желая разрушить ордынско-литовский союз, прислал ему выплаты, которых не давал его отцу и братьям{988}, следует полагать, что посольство Лихорева привезло в Большую Орду сумму, равную прежнему выходу за один год или несколько лет. Что стоит за всеми этими событиями, выглядящими довольно парадоксально после тридцатилетнего непризнания ордынской власти и невыплаты дани?
Разумеется, Иван III не собирался добровольно восстанавливать отношения зависимости{989}: одновременно с посольством Лихорева в Крым был отправлен посол
