Война на три буквы - Екатерина Сергацкова

И вот в таких условиях маринуют пленных, из которых треть — это, б**дь, просто местные мужики. Случайно попавшиеся. Хотя треть была — российские военные спецы, это стопроцентно. Граждане России по паспортам, ну и по выправке в любом коллективе видно, как выстраивается иерархия.

Да, я лично видел, как били пленных. Били ногами сидящих. Подымали и опять били. Это недолго продолжалось — комендант прибегал и все прекращал. А били люди, которые возвращались с передовой. У тебя убили друга — что ты делаешь? Да:

— Идем в подвал мариновать «сепаров».

Они ломятся мимо тебя, караульного — наставляют на тебя оружие. Пару раз в пол стреляли. Я так понимаю, это довольно часто происходит. Как-то вот так.

История про миссию ОБСЕ

Мне теперь кажется, что на практике все эти конвенции о правах человека — до п**ды.

Расскажу историю про миссию ОБСЕ.

В нашей группе приехал паренек, позывной Автоном... В общем, он нас всех обманул — ему не было восемнадцати лет. Он взял с собой ксерокопию паспорта, в которой исправил дату. В общем, ему все нравилось и казалось интересным.

Я был в подвале, он стоял на воротах. Мы связываемся по рации. Звоню ему:

— Автоном, как ты?

— Ги-ги, тут місія ОБСЄ приїхала. Хоче до плєнних.

— И что, пропускаешь их?

— Та **й я їх пущу, ліберастів кончєних.

Вот так. Семнадцатилетний пацан по своему произволу не пустил миссию ОБСЕ. А моя мама, по крайней мере раньше, принимала участие в миссиях ОБСЕ. Она до сих пор не знает, где я был. И я подумал: какой был бы каприз судьбы, если бы она была в составе этой делегации, Автоном пропустил бы их — а мне в подвале пришлось бы с автоматом не пропускать свою маму. Потому что есть распоряжение не пускать к пленным никого, кроме коменданта.

Как афганец изнасиловал пленную

Один раз я сам слышал, как одну из пленных насиловали.

Я слышал и о других случаях изнасилований, ближе к фронту — которые преподносили как геройство и забавное приключение.

Я вот думаю. Люди, совершавшие Октябрьскую революцию: через фильмы мы видим в основном образ честных, иногда простоватых людей. И только раз в фильме «Мы из Кронштадта» фигурирует момент, где пьяные матросы ночью пристают к прохожей, а вооруженный рабочий патруль препятствует этому. Возможно, это намек на попытку изнасилования. Иначе зачем матросам приставать к тетке.

Эта тема старательно обходится и в литературе. Одно время моим любимым периодом было начало двадцатых годов — тогда еще не было особой цензуры. Но даже критически мыслящие люди, такие как Платонов, об этом не упоминают. Или возможно, упоминания вычищены позже.

Так вот. На первом этаже было зарешеченное и заклеенное фольгой окно. Там сидели пленные женщины. Туда зашел один из афганцев. Я слышал, как она говорила: «Не надо, нельзя!» А потом приглушенные, сдавленные стоны.

Наверно, это происходило как-то жестко — потому что, когда ее в следующие дни выводили в уборную, она прихрамывала. Ей было тяжело идти.

Потом я интересовался, что это за женщина «А, это сепаратистская снайперша». — «А по чем известно? Ее взяли с оружием?» — «Нет, у нее нашли балаклаву». Какая-то тетка на основании того, что у нее была балаклава, попала в плен, где ее насилуют.

Я не знал, как себя вести в этой ситуации. Как выстраивать отношения дальше. Потому что этот афганец был одним из немногих людей, которых я до этого считал нормальными. Подсказывал нам, помогал, выручал. Вот такое.

Как Костыль убил Гуцула

С самого начала было страшно, что из-за всего бардака подстрелят свои же. Много пьяных, и все с оружием.

На второй же день после приезда мы видели, как пьяная женщина-медик в упор стреляет по коменданту очередью из автомата. Она была пьяна и пустила очередь по стене. А он спрятался за пацанов. Вот такой руководитель.

А потом я видел, как случайно убили своего пацана. Это произошло в десяти метрах от меня.

Это была та единственная ночь, когда я стрелял по врагу. Была попытка нападения на комендатуру.

Это были два пацана с Западной Украины. У одного был позывной Гуцул, ему было лет двадцать. У второго был позывной Костыль. Я так понимаю, он был выше по иерархии. И постарше, покрупнее.

После перестрелки они вышли объехать вокруг комендатуры — нет ли «двухсотых» и «трехсотых» среди тех, по кому мы стреляли. В тепловизор мы обнаружили пять-шесть людей с автоматами.

Тел они не нашли. И там у них случился конфликт. Они вернулись ссорясь. Гуцул постоянно говорил: «Я тебя прикрываю, а ты фигню порешь». Костыль пытался ему закрыть рот.

Начали друг друга шарпать. Их пару раз разнимали. В какой-то момент Гуцул, приготовясь к обороне от более крупного чувака, развернул автомат, чтобы отбиваться прикладом. Понятно, это очень обидный жест.

Полчаса они толкались. Их растягивали. И вроде все, помирились.

Гуцул положил автомат: «Ми ж тут не для цього. Закінчиться війна — вияснимо стосунки». А Костыль: «Так. Ти нормальний пацан — просто іноді дуже хочеться зробити тобі ось так». — Костыль берет свой пистолет Макарова, приставляет Гуцулу к голове и нажимает курок. И забывает, что из-за предыдущей тревоги пистолет снят с предохранителя и патрон в патроннике.

Гуцул падает. Костыль сразу: «Гуцул! Братуха! Що я наробив!»

Мы сразу сообщили Бате. Люди комбата сообщили комбату. Мельничук отдал распоряжение одной из подконтрольных группировок приехать и вывезти Костыля, чтобы спрятать от разбирательства и замолчать этот случай.

А на Батю рассчитывали, что он даст справедливый ход делу. А я дежурю на воротах. Это случилось в полчетвертого утра. Около шести утра приезжают люди комбата. Мне один говорит: «Надо, чтобы люди комбата не выехали до приезда Бати». Я: «А как это замутить? Головорезы, все с оружием». — «Потеряй ключ от ворот».

Я ему отдал ключ, и полтора часа ломал комедию с потерянным ключом, пока не приехали пару грузовиков людей Бати. Костыля официально арестовали. Что с ним сейчас, я не знаю.

Короче, я сдался

В последние дни моего пребывания — особенно после этого случая — я ощутил, что у меня иссяк заряд мотивации и мужества. Что здесь при этих обстоятельствах я не готов находиться. Что я хочу, чтобы хоть со мной это закончилось. Что я деморализирован и разбит. Короче, что я сдался.

Только троим из наших, правдами и неправдами, через знакомых — потом удалось вырваться на передовую.

Было предложение остаться со знакомыми из другого взвода и принять участие во взятии Станично-Луганского района. Но это была очевидная авантюра. Кажется, тогда была идея за три-четыре недели, до Дня Независимости, взять Донбасс. Очевидно, что это делалось бы числом невероятных жертв.

Пару раз были расклады, когда было похоже, что генштаб сознательно бросает «Айдар» в рубку, чтобы избавиться от этого полубандитского формирования.

Все преследуют разные цели. В «Айдаре» много разных групп, независимых одна от другой, — и «Айдар» очень мало слушается руководства Вооруженных сил Украины.

Я думаю, такие эксцессы неизбежны в быстро создающихся ситуативных обществах. Это признак слабости, дезориентированности. Возможно, если бы люди ранее были товарищами, до этого создавали конструктивные сообщества — было бы иначе.

В то же время — тяжело осознавать, что я мальчик, а там мужики с железными яйцами. Иногда велик соблазн списать безжалостность этих мужиков к другим на их безжалостное отношение к себе.

Там царило военное беззаконие. Я чувствовал свое бессилие в этой ситуации. Да и наша группа начала разлагаться. Наш командир попал в госпиталь. Некоторые начали выпивать.

Я чувствовал себя слабым. Одному противостоять чему-либо было сложно.

Не знаю, наверно, у меня получилась односторонняя картина. Ведь, с другой стороны, «Айдар» — это и героический батальон.

Ты послушай еще Славика. Он очень правильные вещи говорит. Возможно, с ним я бы вернулся назад. И возможно, ситуация в стране сложится так, что я вернусь.

СЛАВИК

Славик, наоборот, формирует мысли быстро и четко. Очевидно, что при этом он успевает продумать в десять раз больше, чем говорит.

Разные подходы

Мы с Лёней стоим на похожих позициях. Если бы мы были вместе — может, и ему, и мне было бы комфортней.

Лёне я верю, у нас общий багаж фактов. Но у нас разные подходы. Лёня — человек теперь уже на гражданке. Он более не является частью процесса. Я собираюсь быть там если не до победы, то до мобилизации.

Это предполагает разницу позиций. Я заинтересован, чтобы... чтобы мы не молчали о наиболее вопиющих случаях, но и не старались очернить батальон.

Командир лично расстрелял бойца