«Архангелы» - Ион Агырбичану

Совладельцы «Архангелов» помалкивали о расходах на новую галерею, а они все росли и росли. И только Прункул глядел задумчиво, словно на что-то решался. Унгурян получил еще три телеграммы, в которых его чадо угрожало покончить жизнь самоубийством, если немедленно не получит денег, и, понятное дело, старый Ионуц не оставил в беде будущего адвоката. Прункул же сжигал все телеграммы и раз в месяц посылал своему студенту по восемьдесят злотых.

Мрачнее всех был примарь Василе Корнян.

С той поры как он ночью на второй день пасхи поколотил жену, дом их превратился в ад. На другой день утром его жена Салвина ушла к родителям. Выглядела она совсем больной, но убивали ее не физические муки, а душевные. Родители окаменели, увидев бледную, всю в синяках, враз постаревшую дочь. Мать разрыдалась и запричитала:

— Дитятко мое! Девочка моя!

Она давно замечала, куда устремлялись помыслы примаря, но думать не думала, что так это может кончиться.

— Вот наука тем, кто не слушает родителей! — проворчал отец. Но, увидев, что Салвина рыдает навзрыд, смягчился, подошел к дочери, погладил ее по голове и сказал:

— Не плачь. Ничего не поделаешь, от ежа шерсти не дождешься. Но ничего. Мы вас разведем, а бог, глядишь, даст тебе новое счастье.

Обе женщины причитали до самого вечера, смешивая слезы в один ручей. Салвина две недели прожила в доме родителей, но не оправилась, а худела и слабела не по дням, а по часам.

Мать, привыкшая терпеть любую беду, столь же упорно настаивала на примирении с мужем, сколь громко оплакивала судьбу Салвины, когда та выходила замуж, и требовала этого тем решительней, чем больше «Архангелы» давали золота и чем шире расходились по селу слухи: «Видали Докицу? Разрушила-таки семью примаря!»

Все чаще и чаще заводила она разговоры о том, чтобы Салвина вернулась к мужу. А Салвину не нужно было и уговаривать. Она простила своего Василе сразу после той ночи, когда он избил ее, и была бы рада вернуться, да только чувствовала себя настолько слабой, что боялась в таком виде показаться мужу на глаза. Она знала, что муж не терпит ни болезней, ни страданий, даже самых малых, от каких грустнеют только глаза. В такие минуты жена у него вызывала отвращение. Вот Салвина и выжидала, когда окрепнет и поправится.

Наконец она почувствовала себя здоровой и, повеселев, с улыбкой покинула родительский дом. Мать от души радовалась за дочь.

— Правильно, доченька. Будь крепкой. Все у тебя наладится, — напутствовала она Салвину.

Когда Салвина пришла домой, оказалось, что муж отправился на прииск. Ни одна вещь в доме не была на своем месте. По лавкам и стульям была разбросана одежда, валялись ножи, вилки, стояли немытые тарелки. Запах запустения витал по комнатам. Салвина с радостью принялась за уборку. Ей было приятно, что она может навести порядок, что Василе, вернувшись, увидит свой дом чистым, как вымытый стакан. Салвина все ждала, что вот-вот послышатся знакомые шаги. День прошел быстро. К обеду Василе не явился, она сама что-то перекусила на скорую руку, зато к вечеру приготовила вкусный ужин.

Сердце замерло у Салвины, когда она заслышала на лестнице тяжелые шаги примаря. Она уже готова была броситься ему на шею, расцеловать и попросить прощенья, когда Василе, распахнув дверь, остановился на пороге и выругался:

— Тьфу, черт!

Не сказав больше ни слова, он тут же повернулся и спустился по ступенькам вниз. Калитка хлопнула, и Василе пропал в ночи. Он зашел в один из трактиров, заказал ужин с выпивкой и, напившись, принялся бить в трактире окна, выкрикивая:

— Кто подойдет, пристрелю!

Три дня он не появлялся дома. По селу ползли слухи, что его видели в лесочке, на склоне горы, где были прииски, вместе с Докицей, а за ними шагал рудокоп с огромной корзиной, полной закусок и бутылок с вином.

Через три дня помятый, осунувшийся Василе Корнян явился домой.

Жена, которая за эти три дня то умирала, то воскресала, не могла удержаться от тяжелого вздоха.

— Вздыхай, да только не обо мне! — с ненавистью крикнул Василе. — Собирай свои пожитки и уходи! Не могу с тобой больше жить! Не могу! Кончено, не могу больше!

Собрав остаток сил, Салвина спросила его:

— Чем я грешна пред тобою, Василе?

— Не об этом разговор! С тобой я больше жить не могу, поняла? — зло и презрительно выкрикнул Корнян. — Мне нужна жена молодая! Ясно?

— Да, — выдохнула побелевшая как мел Салвина, поднимаясь со стула.

— Все радуются, все веселятся! — Василе кричал, он, казалось, сошел с ума. — Самый распоследний голодранец в Взлень счастливее меня. У меня в руках «Архангелы», а я ненавижу жизнь. Вот что, — он резко обернулся, сверкнув глазами, к жене, — мне нужна молодая жена. Вино есть, денег хватает, можно сказать, рай на земле, но рай с женой-старухой превращается в ад! Ха! — осклабился Василе. — Мне нужна женушка-лапушка, душечка-пампушечка…

— Постыдись! — прервала его Салвина. Грубая издевка вдруг придала ей сил. Оскорбленное достоинство честной женщины заставило ее посмотреть на мужа глазами богини справедливости и мести.

— Постыдился бы говорить мне такое, я всегда была тебе верной женой, — выговорила Салвина. Она стояла, выпрямившись, глаза у нее сверкали, она уже не была той сломленной женщиной, какой казалась минуту назад. — Ты еще раскаешься, несчастный, в том, что творишь сейчас. Только поздно будет, слишком поздно! Спокойной ночи! — Салвина хлопнула дверью.

— Никогда не раскаюсь! — крикнул ей вслед Василе. — Никогда! Только теперь-то я и заживу. Я, Докица и «Архангелы». Да здравствуют «Архангелы» отныне и навсегда!

У примаря голова давно шла кругом, но как ему теперь поступить, он сообразил.

На следующий день он отправился к отцу Мурэшану и заявил, что с обоюдного согласия они с Салвиной расходятся.

Это известие застало отца Мурэшану врасплох. Он пригласил Корняна сесть и завел разговор о супружеских обязанностях.

— Обдумайте все, домнул примарь. Решение это настолько ответственное, что легкомысленно его принимать нельзя. Нужно все тщательно взвесить. Мелкие неурядицы бывают в каждом браке. Но потому-то и дается двум людям этот дар божий, чтобы они все преодолевали и владели бы сами собой. Господь бог почитает супружество нерасторжимым и обрывает только смертью.

Примарь насмешливо ухмыльнулся.

— Возможно, батюшка, так оно и есть, как вы говорите. Но мы-то не больно знаем, что там бог говорил.

— Плохо, что ты и не желаешь этого знать, — с горечью произнес священник. — Все вы уверены, что знать следует только об одном — о золоте, золото настолько завладело вашими чувствами, что ничего другого вы уже и чувствовать не можете. А что вы будете делать, когда не станет золота?

Примарю хотелось сказать: «Будь спокоен, тебя не спросим!» — но только злая ухмылка, вызванная этой мыслью, мелькнула на его лице.

— Когда случится, тогда и посмотрим, батюшка, — ответил он. — Никто не может знать наперед, что с нами будет.

— Потому и не следует насмехаться над божескими законами, — опять взялся за свое священник.

— Я ни над какими законами не насмехаюсь. Не могу я больше жить с женой и хочу с ней расстаться. Вот и все! — отрезал Корнян.

Священник снова принялся за уговоры.

— Нет, насмехаешься, — заговорил он, повышая голос, — Я тебя венчал. Я знаю, что ты мне тогда говорил, а говорил ты, что по искренней чистой любви берешь себе в жены Салвину. А иначе и быть не могло, была она девушка красивая, с приданым, и пошла за тебя не с такого уж полного согласия родителей. Сколько лет прожили вы мирно и в ладу. Закон божий гласит, что любовная связь мужчины и женщины дается до конца жизни. Господь бог не для того дарует нам свое благоволение, чтобы мы попирали этот закон. Уверяю тебя, что, если бы доходы твои были скромными, ты бы и сейчас жил в мире со своей женой. «Архангелы» кружат тебе голову. Ты привык жить на широкую ногу, пить, гулять и потворствовать скотским желаниям. Пьешь ты постоянно и подчиняешься только законам плоти. А эти законы попирают божьи законы, и ты должен знать: за такое прегрешение следует горькая расплата. Ты хочешь бросить свою законную супругу и сойтись с Докицей! Вот и скажи, разве ты не насмехаешься над милостью божией? Благодаря ей ты стал богатым человеком и ее же теперь предаешь, подчиняясь велениям плоти!

— Я не говорил, что беру в жены Докицу, — холодно произнес примарь, поднимаясь со стула. — И пришел я сюда, — продолжал он мрачно, — не для того, чтобы выслушивать проповедь, а только заявить о своем желании и попросить, чтобы вы начали бракоразводный процесс.

— Вот этого-то я и не хочу делать, — решительно произнес священник, — Суд затевать бесполезно, потому что напрасное это дело. У вас нет причин для развода.

— Это вы так считаете, — прошипел примарь, — есть инстанции и повыше вас.