От войны до войны - Вера Камша

Занавес дрогнул, пропуская величественного старика в желто-черном. Робер сообразил, что это достославный Яинниоль, отец Жаймиоля. Закатные твари, у него в голове спуталось то, что ему рассказывали гоганы и Альдо, и слова Мэллит! Робер торопливо вскочил, больше всего боясь ненароком выдать девушку.

– Приветствую достославного, – имя Яинниоля ему вроде здесь не называли… В крайнем случае он мог забыть. После болезни.

– Мы рады видеть блистательного Робера из рода Флоха здоровым! Сына моего отца по воле Кабиоховой нарекли Яинниоль.

Значит, он не ошибся! Робер учтиво поклонился. Яинниоль его узнал, немудрено, если его приводили в чувство в этом доме.

– Прошу достославных простить мою навязчивость…

– Блистательного привели в дом сына моего отца заботы или тревоги?

– Не знаю, – честно признал Робер, – но хочу понять. Это глупо, я знаю, но я вдруг понял, что должен прийти и спросить…

– Блистательный клевещет на внука своего деда, – золотые глаза Мэллит блеснули. – Если сердце говорит – иди, а разум спрашивает – зачем, надо слушать сердце.

– Горе мне, блистательный несет слишком тяжкую ношу для моих слабых плеч. Я послал к достославному из достославных и тот сказал – приду. Надо ждать.

И Робер ждал, а где-то за стеной была Мэллит. Что она делала, о чем думала? Хотя последнее для Эпинэ не было тайной. Гоганни думала о талигойском принце. Если бы Робер знал, где девушка, он, возможно, обезумел бы настолько, что попробовал бы ее увидеть, но дом был велик, и в нем было слишком много друзей, которых нельзя было превращать во врагов.

Глава 11

Агарис

«Le Chevalier des Bâtons» & «Le Un des Épées»

Енниоль был жесток, умен и хитер. Робер не сомневался, что ради непонятного первородства гоган пожертвует всеми и собой, но он был честен. В отличие от Лиса и Хогберда… Эпинэ верил этому человеку, чувствовалось в гоганском старейшине нечто неуловимое, свидетельствующее, что этот старик в желтом балахоне не лжет.

– Гость желает знать, почему внуки Кабиоховы ждали века и схватились за дни?

– Да, – подтвердил Робер. Понять, почему гоганы прицепились к Альдо именно сейчас, было важно, но Робера волновали другие вещи. Однако, как говорят бириссцы, только козлы начинают разговор с главного… Хотя у бакранских козлов разговоры получились неплохо, правда, им подсказывал Рокэ Алва.

Достославный из достославных коснулся вьющейся бороды:

– Время, отпущенное внукам Кабиоховым, кончается, и с ним водой в песок уходит благословение Его, и приходят времена пустые и недобрые.

Пустые и недобрые времена пришли давным-давно, но вдаваться в философский диспут с гоганом талигоец не собирался.

– Достославный из достославных говорит о конце времен, – спасибо покойному толмачу, научившему гоганским оборотам, – но откуда пришло это знание?

Енниоль задумался.

– Сын твоего отца много спрашивает и много думает. Жаль, не ты внук Кабиохов…

Робер тоже об этом сожалел, но по другой причине. Первородства и короны его не занимали, но тогда Мэллит была бы связана кровью не с Альдо, а с ним. Иноходец взглянул в мудрые чужие глаза:

– Клянусь Честью сохранить любую тайну, но я лучше дерусь с открытыми глазами и хочу знать, что нас ждет на вашей дороге.

– Дороги правнуков Кабиоховых и внуков Его еще не слились, – веско произнес гоган, – и тревожит это сына моего отца превыше всех иных бедствий. Робер из рода Флоха знает о приметах, что предвещают падение внуков Кабиоховых?

Робер покачал головой – у него не хватало сил продолжать низать словесный бисер. Он любил гоганни, он верил Енниолю, а погибший толмач почти стал его другом, но он талигоец, ему тяжело продираться через багряноземельскую патоку.

– Есть четыре условия и четыре приметы, каждая не говорит ничего, все вместе кричат о многом. Сын моего отца вздохнет спокойно, когда блистательные покинут отягощенный бедой город. Жизнь Первородного дороже всего золота мира.

Покинуть Агарис? Ему тоже этого хочется, но как же Мэллит?!

– Опасность грозит только Альдо или всем?

– Всем, кто дышит и чья кровь горяча, – покачал головой гоган, – бежавшие твари знают правду, но людям Кабиох подарил разум, однако отнял чутье. Нужно уходить, но род человеческий подобно роду древесному пускает слишком глубокие корни.

– Мы должны предупредить, – Робер сжал кулак, – если это так опасно…

– И что скажут первородные бредущим со свечами? Что старый гоган верит крысам и кошкам, а не Эсперадору? Город проклят, но кто это видит?

Енниоль был прав. Люди не бросят дома, да и куда они пойдут? Агарис велик и богат. Кто из уважаемого человека захочет превратиться в жалкого беженца? Бегут от войн, от чумы, от паводков, но ничего подобного Святому граду не грозит. Остается уподобиться сородичам Клемента и удрать, а остальные пусть живут, как хотят.

– А правнуки Кабиоховы? Они уйдут?

– Сын моего отца благодарен блистательному, – голос достославного звучал со странной теплотой, – каждый внук Кабиохов сам взвешивает свою судьбу на весах разума. А разум не любит того, что нельзя измерить и сосчитать.

Эпинэ молчал, не отрывая взгляда от морщинистого, но все равно совершенного лица. Может, они с Альдо и первородные, но куда им до правнуков Кабиоховых по части внушительности. Эсператисты, отними у них иконы, наперсные знаки и древний язык, станут обычными людьми, а «истинники» и вовсе людишками, а достославный из достославных, как его ни одень, величие сохранит. Такими, наверно, были древние пророки и первосвященники…

– Раз в четыреста лет шар судеб из обители одного сына Кабиохова катится в дом другого, – покачал головой гоган, – а следящие из мглы ждут, чтобы схватить его. Но не удержать им его, и выронят они шар, и канет он в небытие, если не остановят его именем Кабиоховым потомки Его.

Закатные твари, о чем это он?! Дома, шары, кто-то где-то сидит…

– Блистательному трудно понять внука моего деда?

– Трудно, – признался Робер, – я не читал ваших книг и узнал вас совсем недавно.

Достославный задумался:

– Ты – потомок огнеглазого Флоха, в твоей крови спит великое знание. Правнуки Кабиоховы могут пробудить твою кровь и вернуть забытое, но ты слаб.

– Я здоров, – встрепенулся Иноходец, зная, что врет.

– Дух твой исполнен отваги и безрассудства, но тело твое подобно загнанному коню, – в голосе гогана звучало сомнение.

– Да я в сто раз быстрее поправлюсь, если буду знать, что со мной творится. – Робер совершенно позабыл, что перечит человеку, о котором в Агарисе и говорят-то шепотом.