Пастырь добрый - Попова Александровна

-  Ты уже женат; не заметил? - возразил тот со вздохом. - На службе.

-  О том я и говорил всегда, - согласился Курт, не медля. - Это - важно для меня, как для тебя когда-то - счастье твоей семьи... не знаю... судьба близких... Просто: единственное, что имеет для меня значение, и пока я могу работать, не оглядываясь ни на что и - ни на кого. У меня не похитят ребенка, чтобы угрозами его жизни вынудить, к примеру, прекратить расследование или уничтожить улику, и моим сослуживцем нельзя прикрыться, приставив ему нож к горлу и тем требуя уступок, потому что...

-  ... ты им пожертвуешь, - договорил Бруно, когда он замялся; Курт дернул углом рта, не отведя взгляда, но сбавив тон:

-  Такова его и моя работа. И я не хочу сводить дружбу до гроба с каждым из тех, с кем доведется служить вместе; хотя бы потому, что «гроб» не является метафорой.

-  Однако, - заметил подопечный, - сейчас ты уже не сказал «у меня нет тех, кто...».

-  Eheu[92]; общаясь подолгу с теми, кто не вызывает откровенно неприязненных чувств, поневоле привязываешься. Вынужден признать: мне и без того живется уже не столь спокойно, и теперь я вполне могу оказаться перед выбором, лишающим внутреннего равновесия - а за кем первым лезть в горящий дом, за тобой или Дитрихом?

-  Ну, - возразил тот убежденно, - положим, в горящий дом ты за самим собой не полезешь.

-  Это верно, - невесело хмыкнул Курт. - Однако мысль мою ты ведь понял.

-  И как твоя мысль соотносится с племянницей нашей хозяйки?

-  Рискую оскорбить твой чувствительный слух, однако... Скажем так - над ее могилой я не заплачу. Есть же некоторые послабления, не касающиеся основного правила.

-  Поэтому, - вновь насупился Бруно, - прекрати распускать перья перед моей сестрой.

-  Да забудь; такое не в моем вкусе.

-  Какое это «такое»; она что - уродина?

-  Да тебя не поймешь, и так тебе не хорошо, и этак; и сколько вдруг братской заботы. Помнится, пару недель назад ты предлагал проверить их обеих на приверженность ведьмовству, - напомнил он с усмешкой. - Первая, кажется, оправдана. Где вторая?

-  Вышла замуж, - откликнулась Барбара, прикрывая дверь кухни за собою и возвращаясь к столу. - Почти сразу после смерти отца.

-  А ты что же? - нерешительно осведомился Бруно. - Почему до сих пор...

-  Была замужем, - покривилась та. - Точнее, Карл меня спихнул на руки - своему приятелю; у того и дом, и дело... Вместе прожили неполный год. Проигрался, напился, повесился.

-  А дом?

-  Я ведь сказала - проигрался.

-  Здесь? - не сдержался Курт, пренебрежительно покривившись; та пожала плечами:

-  Уж не Кельн, конечно, однако осенью тут довольно живенько... Пришлось вернуться к Карлу.

-  «Карл»... - повторил подопечный неприязненно. - Почему я слышу только его имя?

-  Отец умер, - напомнила Барбара. - Карл старший; дом теперь его. А что касается Гюнтера... Когда папы не стало, он однажды утром, проснувшись, подошел к окну, постоял там, глядя на улицу, потом посмотрел на нас, сказал - «Пошли вы все к черту». Оделся и вышел. Больше я его не видела.

-  Сильно.

-  Не лучше, чем ты когда-то, - с застарелой обидой в голосе возразила Барбара. - Посему - уж молчал бы.

-  Я - сказал, куда иду, и отец меня отпустил. Не хотел бы нарываться на похвалу, однако мне казалось, что с моим отсутствием жить должно было бы стать легче, разве нет? Кроме того, мне за все эти шесть лет ни разу даже в голову не могло придти, что хоть кто-то в этом доме, кроме отца, вспомнит обо мне более одного раза. Тебя я в таком уж точно не подозревал. Сколько себя помню - ты надо мной измывалась, с самого младенчества.

-  Ну, разве он не прелесть? - умиленно произнесла та, переглянувшись с Куртом; тот отгородился от нее обеими ладонями. - Если уж ты решил поднимать старые обиды, начав с пеленок, то - вот что я тебе скажу. Мне было пять лет, когда ты родился, и все, что я могла тогда понять, так это то, что мама больше никогда не придет - потому что ты появился. И даже когда я смирилась с ее смертью - да, не самой большой радостью в моей жизни ты был, потому что девочке в таком возрасте хочется днем играть, а ночью спать, а вовсе не вскакивать от воплей и писка, не стирать загаженные тряпки и не таскаться за ползающим по полу безмозглым комком розового мяса, потому что он может что-то опрокинуть или куда-то залезть. Да, я не могла на тебя не злиться - пока маленькой была; да и Клара тоже. Но мы выросли, а вот ты, кажется, все еще нет.

-  Мне всегда казалось - вы обе меня ненавидите.

-  Глупенький, - вздохнула Барбара, смягчившись, - как я могу тебя - ненавидеть? Я даже Карла люблю, а уж в тебе-то души не чаяла.

-  В самом деле? - на миг Бруно и впрямь стал похож на обиженного мальчика. - Я помню, как ты меня от большой, наверное, любви заперла на чердаке - почти на час.

-  На минуту, не больше, - возразила та с улыбкой; он насупился.

-  Мне было шесть лет, и там было темно. И крысы.

-  Мыши.

-  Мне было шесть лет, - напомнил тот, и Барбара вздохнула с напускной усталостью:

-  О, Боже, какая память; а того, как я водила тебя на ярмарки осенью, ты не помнишь? Отец подбрасывал мне пару монеток на сладости - я их все спускала на тебя, паршивец ты неблагодарный. Мы с Кларой из собственных тарелок лучшие куски вылавливали - тебе, засранцу.

-  И ночью пугали до полусмерти. Помнишь свое любимое развлечение? Смотрела мне за спину, делала испуганное лицо и вдруг ахала, указывая в угол пальцем, - пробурчал Бруно уже, однако, чуть спокойнее. - А сколько ужасов было на ночь рассказано...

-  Ты сам просил.

-  Я просил сказку, - уточнил тот. - У твоей постели мама сидела, и возле Клары, и даже возле Карла, который когда-то был милым младенцем, что я с трудом себе воображаю; а меня кидали в кровать, накрывали одеялом и - каждый день одна и та же сказка: «Спи давай».

-  Все выматывались за день, как тягловые лошади; теперь-то уж ты должен понимать. Ни на какие сказки сил не оставалось.

-  Да в самом деле? Оставались же силы стращать меня Крысоловом?

-  Ну, - пожала плечами Барбара, - на это много времени не надо. «Спи, а не то придет Крысолов и утащит»; немного на белом свете столь же коротких сказок. Зато засыпал, как ангелочек.

-  Мне кошмары снились, - возразил тот хмуро. - Помысли только, сколько лет прошло прежде, чем я смог сообразить, что никаких Крысоловов вообще не существует.

-  Неправда, - откликнулась Барбара с безапелляционной уверенностью. - Крысолов есть.

Бруно покривился, распрямившись и даже чуть отодвинувшись.

-  Перестань, - выговорил он тихо, и та рассмеялась, снова переглянувшись с Куртом, который во все время их перепалки благоразумно хранил полное молчание.

-  Посмотри на его лицо, - призвала Барбара сквозь смех, и он, наконец, счел допустимым осторожно поинтересоваться:

-  А это что за зверь такой?

-  Легенда Хамельна, - ответил за нее Бруно, с упором уточнив, обернувшись к сестре: - Сказка.

-  Не сказка, - заспорила та уже почти всерьез. - Крысолов был; почему, ты думаешь, сто лет назад в городе остались одни взрослые и старики? Никого старше двенадцати.

-  Почему? - вновь вклинился Курт и, выслушав в очередной раз уже знакомую историю без каких-либо существенных перемен в линии сюжета, изобразил лицом бурную деятельность мозга. - Неправдоподобно, - выдал он, наконец, свое заключение, и Барбара обиженно нахмурилась.

-  Воскресение Христа - тоже неправдоподобно.

-  Сравнила, - откликнулся Бруно, метнув в сторону ухмыльнувшегося майстера инквизитора настороженный взгляд. - Гроб Крысоловий где? Свидетели? Пострадавшие - те, кто смог бы сказать, кто именно в его семье тогда ушел за ним? Ничего; знаешь, Барбара, мне уже не шесть лет...

-  Он жил в Хамельне, он был, - упрямо повторила она. - Есть место, где стоял его дом, у самой-самой стены.

-  Это просто холмик. Брось уж, ты ведь тоже давно не девочка.

-  Спасибо, что напомнил, - поджала губы та, скосившись на спутника брата исподлобья. - Только есть вещи, которые просто есть, и ничего не значит, сколько тебе лет и веришь ли ты в них; можешь не верить в то, что вода мокрая, но вот пойдет дождь - и вымокнешь до нитки.

-  Дождь можно пощупать, а от твоего Крысолова - только холмик у стены, и все.

-  Свидетели тебе, да? - судя по увлеченности Барбары, брат наступил на больную мозоль, и всю навязчивость столь детальных расспросов она решительно не замечала. - Наш священник, отец Юрген - его двоюродный дед видел Крысолова собственными глазами, живьем!

-  Почему не пятиюродный прадед?

-  А откуда такое известно? - снова встрял Курт, не позволив Барбаре разразиться гневной тирадой, готовой сорваться с ее языка; та передернула плечами, ответив с чуть меньшей уже долей убежденности в голосе:

-  Известно... Просто известно; вроде как все знают об этом - и всё.

-  Он так говорил?

-  Ну, наверно, если об этом ведомо всем.