Однокурсники - Эрик Сигал

— Удалось ли какому-нибудь счастливчику увлечь тебя, Мария?

— Вообще-то я вроде бы встречаюсь с одним архитектором…

— У вас это серьезно?

— Он хочет на мне жениться.

— Скажи, а ты все еще думаешь обо мне, хоть изредка?

Она помолчала, а затем ответила:

— Да.

— Знаешь, я тоже. Я постоянно думал о тебе.

— Когда же ты находил на это время, Дэнни? — спросила она с легкой иронией. — Твои любовные похождения так широко освещаются в прессе, что прочесть о них можно, стоя в очереди в кассу супермаркета, и даже газету покупать не обязательно.

— Это кто-то другой, а не я. Настоящий Дэнни Росси все так же влюблен в тебя. Все, что ему нужно, — это жена по имени Мария и много-много детишек. Может, с полдюжины симпатичных маленьких балерин, как вон те девчушки.

Она посмотрела на него, недоумевая.

— Но почему я?

— Мария, потребуется куча времени, чтобы все объяснить.

— А ты попробуй уложиться в двадцать пять слов.

Дэнни понимал: если не убедить ее сейчас, другого случая у него уже не будет.

— Мария, — сказал он со всей серьезностью, — я знаю, когда ты видела меня в последний раз, я был опьянен аплодисментами. Не буду лгать тебе и говорить, будто они мне больше не нравятся. Но я понял: этого недостаточно. Может, график моих концертов и насыщен, но сама жизнь моя невероятно пуста. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему я?

— Как бы тебе это объяснить… Видишь ли, с тех пор, как я стал известным в мире, все, с кем бы я ни знакомился, говорят, будто любят меня. Но я не верю ни единому их слову. Единственный человек, с кем я сблизился по-настоящему и кому могу доверять, — это ты. Думаю, ты понимаешь, почему мне приходится изображать из себя маленького нахала: в глубине души я совсем не уверен, что кому-то до меня есть дело.

Он замолчал и взглянул на нее.

— Вообще-то это чуть больше, чем двадцать пять слов, — тихим голосом произнесла она.

— Ты мне веришь хотя бы немного?

Ответ был едва слышен, ибо ее душили слезы.

— Я тебе верю.

*****

Хотя Джейсон не говорил об этом ни единой душе, но учиться здесь ему нравилось даже больше, чем в Гарварде. В программе пятимесячных курсов в школе начальной подготовки офицеров морской пехоты в Квонтико были предусмотрены занятия по таким неакадемическим предметам, как командование подразделением, методы военного обучения, чтение карт, тактика пехоты, виды вооружения, а еще история и традиции корпуса. В дополнение к этому оказание первой медицинской помощи, сбор разведданных, операции вертикального развертывания, десантные операции с применением бронетанковой техники и самые его любимые предметы — физподготовка и развитие здоровья.

Пока остальные университетские выпускники, точнее, подавляющее их большинство либо недовольно брюзжали, изнемогая от усталости, либо не могли дождаться, когда же все закончится, Джейсон с каждым упражнением становился все бодрее — подтягивался ли он на турнике, отжимался ли на руках или приседал. А еще он с удовольствием бегал на любые дистанции. Ему действительно нравилось преодолевать полосу препятствий, а изредка выпадавшие свободные минуты он тратил на то, чтобы усовершенствовать технику ее прохождения. Винтовка стала ему привычней теннисной ракетки.

И хотя в университете Джейсон был далеко не выдающимся студентом, эти курсы он вознамерился окончить под номером один.

Во время заключительной недели все писали экзаменационную работу по теории военного дела, а также сдавали практический тест по ориентировке на местности и методам военного обучения. Джейсон набрал хорошие баллы по этим предметам, но все же рассчитывал, что золотую медаль ему принесут спортивные дисциплины.

В меткости стрельбы из винтовки и пистолета он добился чрезвычайно высоких результатов, но все же несколько сельских ребят, с детства привыкших к огнестрельному оружию, отстрелялись лучше его. Однако в тесте по физической подготовке он опередил всех. И это стало для него некоторым утешением, поскольку в общем зачете по итогам обучения он оказался на пятом месте.

Второй лейтенант морской пехоты США Джейсон Гилберт, воспользовавшись первым отпуском, написал большое письмо Фанни, в котором объяснил причину столь длительного молчания. Она ответила коротко, но сердечно:

Я очень удивилась, получив от тебя весточку. Может, «Одиссея» все же не такая уж и сказка.

Теперь моя очередь просить тебя потерпеть, так как мне надо готовиться к квалификационному экзамену. Потом уже, когда я буду работать в клинике, у меня будет много времени писать тебе.

С любовью,

Ф.

P. S. Я говорила, что соскучилась?

В Рождество он намеренно надел парадную форму (черный китель с золотыми пуговицами по самое горло, белоснежную фуражку), чтобы произвести впечатление на маму и папу.

К сожалению, эффектно костюмированное прибытие было омрачено безрадостным событием.

Когда Джейсон торжественно вошел в дом, то обнаружил всех — отца, мать и сестру — за обеденным столом. Джулия сидела, подавшись корпусом вперед, закрыв руками лицо. Из соседней комнаты доносился плач младенца, малышки Саманты.

Щеголеватый морской офицер был по меньшей мере разочарован, когда отец, вместо того чтобы встретить его как подобает, скользнул по нему взглядом и сказал:

— Привет, сынок, ты как раз вовремя.

Джейсон поцеловался с матерью и, усаживаясь за стол, спросил:

— А что здесь происходит?

— У Чарльза и Джулии небольшие неприятности, — ответила мать.

— Неприятности? — неожиданно взорвался отец. — Этот сукин сын оставил ее! Вот так, просто встал и ушел. Бросить жену и годовалого ребенка — разве взрослые люди так поступают?

— Ну, я никогда не считал Чарли таким уж взрослым, — заметил Джейсон. — А что за причина, он объяснил?

— Сказал, будто ему не нравится быть женатым, — запричитала Джулия. — Сказал, он вообще никогда не хотел жениться.

— Я мог бы сразу сказать об этом, и это избавило бы тебя от многих печалей, — отметил Джейсон. — Вы оба были слишком молоды.

— Прекрати, Джейсон! Не строй из себя Папу Римского, — рассердился отец.

— Ладно, виноват, — мягко произнес он. И добавил: — Послушай, Джулия, мне действительно очень жаль, что ты связалась с этим безмозглым преппи.

Слова сочувствия, высказанные братом, были встречены новой порцией слез и рыданий.

— Да, похоже, веселенькое Рождество нас ждет, — высказал свое мнение Джейсон.

Он встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате взад и вперед.

Именно в эту минуту в зал вошла домоправительница Дженни и, увидев молодого Гилберта, воскликнула:

— Вот это да, мистер Джейсон, ну и шикарный же у вас вид!

Праздничный ужин проходил в довольно-таки угрюмой обстановке. К этому времени Гилберт-старший стал приходить в себя после такого удара судьбы, когда рухнули отцовские надежды на благополучие в личной жизни дочери, и он переключил свое внимание на традиционный предмет своей гордости.

— Ты хочешь сказать, что тебе и в самом деле нравилось проходить начальную подготовку, Джейсон? — с восхищением спросил он.

— Боюсь, в каком-то смысле я даже немного перестарался. Мой командир части хочет, чтобы я остался и отвечал за одну из программ по физподготовке.

— А что в этом плохого?

— Ну, вообще-то перспектива провести следующие полтора года в Квонтико не приводит меня в дикий восторг. Но зато есть вероятность, что мне позволят поучаствовать в некоторых теннисных турнирах. В любом случае, такая служба гораздо лучше, чем у Эндрю, который, как я слышал, драит палубы на эсминце.

— Мне никогда не понять, почему он не пошел в офицеры, — заметил мистер Гилберт.

— Зато я его понимаю. Элиоты всегда были большими «шишками» на флоте — адмиралами и прочим начальством. Наверное, он почувствовал, что от него будут многого ждать. Вот почему, когда речь заходит о карьере, у меня по сравнению с ним есть некоторое преимущество.

— Это как? — поинтересовался отец, который в настоящее время являлся президентом одной из двух крупнейших электронных корпораций в мире.

— В отличие от Эндрю, болтающегося, как листик на тонкой ветке огромного семейного древа, нашу семью всего лишь одно поколение отделяет от тех, кто вышел из гетто.

— По-моему, некрасиво так говорить, — сделал замечание отец.

Если Джейсону Гилберту-старшему не изменяла память, никогда еще слово «гетто» не произносилось в их доме. Услышав такое, он почувствовал неловкость, особенно это слово показалось неуместным за рождественским ужином.

Он перевел разговор на более веселую тему: