Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) - Александр Гольденвейзер

— Социалистическое учение хочет улучшить материальное благосостояние людей, а здесь — вопрос об уничтожении несправедливости.

— Я думаю, — социалисты никак не должны давать Джорджа народу, так же как и правительство.

— Я вот всегда толкую яснополянским: если вам платить по пять рублей — вы осилите, а помещику придется пять тысяч, и он не в силах будет платить, и все вам отдадут.

С. А. Стахович по поводу иронического названия «дамские возражения» сделала какое‑то замечание в защиту женщин. Л. Н. сказал:

— Вот где права женщин: вот, скажет, он пишет свои глупости, которые — он думает — очень умны, а в печке полено не горит, дети не ели… Вот чего нет у мужчин: нет того, чтобы жить для других.

Л. Н. сказал сегодня по поводу обилия своих фотографических снимков:

— Я так постоянно вижу себя на фотографиях, что часто замечаю, что когда увижу свое лицо в зеркале, мне кажется: а ведь похоже!..

— По поводу вчерашнего гостя Л. Н. вспомнил Епишку и его советы: «Ну пишешь, брось! прости их»… и прибавил:

— Жаль, что я его не послушал тогда…

Л. Н. для своей задуманной художественной работы расспрашивал С. А. Стахович разные подробности о том, как росли ее братья; между прочим спрашивал, как их одевали, когда им было лет по девяти.

4 сентября. Л. Н. сначала был вялый. Потом оживился. Играли в шахматы (ничья). Я играл на фортепиано. Л. Н. сказал:

— Понимание музыки дается временем. Сорок лет назад Константин Александрович Иславин (дядя Софьи Андреевны) играл Шопена, как совсем новое и, казалось, неясное.

Когда я уезжал, Л. Н. трогательно заботился (была ужасная погода), чтобы я не простудился и благополучно доехал.

6 сентября. У Л. Н. опять болит нога. Он жаловался мне сегодня за шахматами, что уму надоела работа над «Кругом Чтения».

— Я совсем недоволен этой работой. Я теперь безжалостно все выбрасываю.

После шахмат мы перешли в комнату, где Гусев и Александра Львовна переписывали работу Л. Н. Душан Петрович вез Л. Н. в кресле.

Увидав Александру Львовну и Гусева за их работой, Л. Н. сказал им:

— Бросьте!

Л. Н. всегда бывает как будто совестно, когда он видит, что кто‑нибудь переписывает его работу.

Я спросил Л. Н. про ногу.

— Душан Петрович говорит, что болит. Хорошо было бы — вот как зубы выпали, — если бы и ноги могли отболеть.

Л. Н. сказал мне:

— Какие у меня нынче необыкновенные гости были!

Оказывается, он послал (для своей художественной работы) за деревенской бабкой, которую он расспрашивал подробности о родах у крестьянок. Кроме того, он приглашал (для той же цели) священника из Кочаков, Тихона Агафоновича, которого расспрашивал про семинарию. Между прочим, Тихон Агафонович рассказывал, что семинаристов опять с трудом пускают в университет. Принимают не во все, а только в Варшавский. Туда поляки не идут, а кинулись русские семинаристы.

По поводу все продолжающихся юбилейных поздравлений Л. Н. сказал:

— Мне кажется, я прав, что во мне уже давно нет тщеславия. Но поневоле все это не может не трогать. А в то же время я в свои восемьдесят лет так далеко от всего этого живу, так это все не нужно, стыдно… Нужно только одно: внутренняя духовная жизнь.

За чаем Душан Петрович говорил что‑то о медицине. Л. Н. сказал:

— Я так и умру дурак дураком, а не верю всему этому. Как можно что‑нибудь знать? Все это — так многообразно, что исследователь не может ничего узнать: он исследует один ряд явлений, а за этим рядом — сотни рядов, и так бесконечно…

Л. Н. сказал нынче:

— В искусстве самое главное — сказать что‑нибудь свое, новое. Этим отличаются все большие художники. Вот Мендельсон — его музыка прекрасная, но это всё — как все. А нужно сказать свое. Бетховен — я его не люблю, но он обладал этим. Никогда не знаешь, что он скажет. Так и в литературе и во всех областях.

7 сентября. Нынче мы с женой были в Ясной в последний раз, так как завтра переезжаем в Москву. Во время партии в шахматы Л. Н. сказал:

— Играя в шахматы, да и во всякую игру, приятно выигрывать, и это нехорошо; но я люблю шахматы потому, что это хороший отдых: они заставляют работать головой, но как‑то очень своеобразно и однообразно. Ни воображением, ни какой другой стороной не занят, и потому голова отдыхает. Я очень утомился последнее время. Просто этот «Круг Чтения» меня утомил и надоел мне. Я бросил. У меня есть теперь другая затея.

Мы кончили партию. Я проиграл.

— Ну, вы отыграетесь за фортепиано, — сказал Л. Н.

За чаем Л. Н. рассказал:

— Я нынче во сне видел изречение для «Круга Чтения» — будто у меня в руках какая‑то книжка и на обертке, как объявление, изречение, что человек, кроме обыкновенной, должен выработать себе другую — культурную душу. Мне не понравилось выражение — культурная душа, но я подумал: хорошая мысль. Смотрю — подписано: Кант.

Л. Н. сказал мне:

— На вашу жизнь в Москве надо смотреть, как на испытание, и постараться и в этих условиях жить духовной жизнью. Я это всегда стараюсь делать по отношению болезни, но здесь только одного нельзя уничтожить — физических страданий.

14 сентября. Из письма Александры Львовны к моей жене: «Нам очень недостает вас и Александра Борисовича. Папа несколько раз после обеда говорил: «А сейчас приедет Гольденвейзер!»

«Папаша поправляется, ходит понемножку, очень много занимается: «Круг Чтения» и написал еще благодарность всем, приветствовавшим его в день юбилея. Погода холодная, но красиво и ярко».

«Нынче воскресенье и папа осадили посетители: восемь рабочих революционеров, с которыми он много говорил и спорил, американец, еще рабочий, которому идти в солдаты и который хочет отказаться; финляндец — стихотворец и еще кто‑то. Писем около сорока в день и большая часть хороших».

«Вчера папа сказал мне: «Хорошо ли это или дурно, но этот мой юбилей сделал то, что я стал очень популярен».

18 сентября. Из письма Софьи Андреевны: «Л. Н. поправляется; два дня подряд он катался в пролетке на резинах и как будто удивился, что уже такая глубокая осень, а что лета для него, бедного, как будто и не было. Ведь два месяца он сидел дома; а так любит он и движенье, и красоту природы!..

Да такая неприятность: нашего Гусева требуют завтра в Тулу в жандармское управление по неизвестным делам, но от охранного отделения, кажется. Сохрани Бог, если возьмут от Л. Н. такого полезного помощника, который и ночью спит возле его комнаты, и весь день занят его письменными делами».

22 сентября. Из письма Александры Львовны: «Папа в общем чувствует себя недурно, но огорчает нас то, что каждый раз, как он начинает ходить, нога внизу распухает. Душан на это не очень огорчается и говорит, что так бывает. Последние несколько дней он опять сидит в кресле, а перед этим ходил и даже ездил кататься…»