Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов

" Угу. Пора бы и баиньки тебе, теоретик лысеющий, блин… Какие еще «окна возможностей»? Скорее, по Насреддину: «кто-то сдохнет. Или шах, или ишак, или я…»

Но в этот момент снаружи тихонько постучали…

В длинном, в пол, ультрамариновом бархатном халате, с тонким, золотым обручем, перехватившим ее густые, непокорные локоны, Окса была прекрасна…

— Тс-с… — ее холодный пальчик нежно прижался к его губам, замершим в невысказанном вопросе, — Господин адмирал, я к Вам с важным, секретным донесением. Но сначала мне очень хочется узнать у Вас, мой дорогой, кто он, тот улыбчивый мальчик в мундире лейтенанта кайзеровского флота, что час назад назвал меня «хорошенькой, милой девочкой?..»

И с этими словами баронесса фон Гец, грациозно увернувшись от прочувствованного шлепка по попке, проскользнула внутрь купе.

Если судьба предоставляет тебе шанс, спеши им воспользоваться. Ибо в следующий раз он может не повториться. А уж если так случается, что тебе дали свыше… ну, или еще откуда, «добро» на вторую попытку, пренебречь ею способны лишь «язвенники и трезвенники», а также клинические идиоты. Петрович ни к одной из данных категорий Homo sapiens себя не относил. «И, в конце-то концов, две шикарные любовницы, это лучше чем одна, не так ли?» На том мораль тихо и тактично скончалась, за себя оставив лишь страсть и нежность. Но… не судите, да не судимы будете. И кто из вас без греха… не так ли было когда-то сказано. А лучше просто молча завидуйте, что герою — спасителю Отечества кое-что дозволено…

В дверь вновь осторожно постучали…

— Что? Опять?.. Милая, я столько не выдержу… — прошептал Петрович, медленно возвращаясь к реальности из объятий Морфея, хотя засыпал он в объятиях совсем других. Увы, но на память о них ему осталась лишь легкая отдушка дорогого парфюма на подушке.

Постучали еще раз… После чего дверь глухо пробубнила голосом его ординарца:

— Всеволод Федорович, Ваше сиятельство! Все ли в порядке у Вас? Можно ли кофий подавать?

— А! Тихон… Сколько времени-то, дружок дорогой?

— Дык, почитай без четверти к полудню уже.

— ЧТО⁈.. Это я столько продрых? Хотя с такими шторами и не мудрено… А что на палубе? Гостьи наши поднялись ли уже?

— Дык, значит… С одиннадцати часиков, почитай, и господа офицеры наши, и дамы, у германцев в вагон-ресторации. Их императорское высочество принц Адальберт с адмиралом Тирпицем просили всех на званный завтрак, нынче у кого-то из ихних офицеров день рождения. Но когда узнали, что вы еще не вставали, приказали Вас не беспокоить… Вот.

— Ясно… «Какой шустрый лейтенантик, однако… Так можно успеть к шапочному разбору…» Тащи скорей свой кофий! «Вот черти, бросить своего адмирала⁉ Как только шорох юбок услышали, так про всю субординацию забыли…» Тихон!! Погоди. «Шустова» принеси не початую. И не вскрывай.

— Сей секунд организуем, Ваше сиятельство!

— Задолбал. Коли нет никого вокруг, говорил же тебе, чтоб без сиятельств!

Петрович сладко потянулся, и дотянувшись до шнурка, раздвинул шторы. Яркий солнечный свет принес с собой какое-то дивное, почти летнее тепло, нежно припекая кожу. Мелькая за стеклом, подернутые светло-зеленым дымом березовые перелески будто кричали ему в след: «Зиме конец! Победа!..»

«Победа. Да… И жизнь-то налаживается, елы-палы! Только кто этот шустрый лейтенантик, пАнимаишь?.. Ладно, двинем разбираться, на кого там еще наша очаровательная баронесса напоролась за полночь. Как пить дать, мои орёлики кого-то из немчуры в гости затащили, подальше от тяжкой длани его шефа Альфреда. И за перекуром сей „гансик“ нашу красу-девицу и „срисовал“. Но… Дело-то молодое. А нам что остается? Нам остается на всякую ерунду не обращать внимания. Я ведь не ревнивец. Или где?..»

С Тирпицем Петрович практически столкнулся в переходе между вагоном прислуги немецкого принца и рестораном. Шеф маринеамт при этом звякнул всеми своими орденами, коими был увешан как рождественская елка игрушками.

— Не удивляйся, друг мой. Наш юноша попросил нас быть к завтраку при полном параде. Так что твоя молодежь в явном проигрыше с точки зрения блеска и хруста. Как сегодня спалось? — с добродушной ухмылкой отодвигая Руднева назад, в тамбур, осведомился Тирпиц.

— Спасибо. И тебе не болеть. А по какому поводу сегодня?

— Банкет, ты имеешь ввиду? А что остается делать, пока тянется эта ваша бесконечная Сибирь? Лес, лес, лес… Так и с ума со скуки сойти можно. Хотя, на самом деле, повод нашелся вполне благовидный. У Шмидта, крестника моего Герингена, день рождения. Уже двадцать два года парню натикало, а я помню его еще пешком под стол ходящим. Так что теперь наш принц официально остался самым молодым в нашей компании.

— Шмидт… Это тот улыбчивый лейтенант с моноклем и орлиным профилем, что возвращается с вами из Токио?

— Совершенно верно. Между прочим, он племянник фон Зенден-Бибрана, шефа морского кабинета Экселенца.

— Понятно. Юноша с родословной, стало быть… Кстати, у меня к нему есть интерес. Хотелось бы порасспросить его о том, что он знает об итогах нашей атаки в Сасебо, если с твоей стороны не будет возражений, конечно.

— Не у тебя одного оно возникло. Но, к сожалению, никакой неизвестной нам на данный момент конкретики по этому делу он мне не поведал. В посольстве сидел на шифровке-дешифровке нашей корреспонденции. По этой части, как и в области знания восточных языков — истинный талант. Но отозван он был из Японии еще до того, как что-то прояснилось про атаку ваших миноносок по линии нашего морского агента. Ты ведь в курсе, что после Шантунга японцы больше не давали нам, в отличие от янки и бриттов, возможности присутствия на их эскадрах?

— Жаль. Но бутылочку девятилетнего «Шустова» вручить имениннику есть смысл, как считаешь?

— Считаю, что нам не стоит мешать молодежи. Мы с Герингеном все приличествующие моменту речи сказали, и принц нас отпустил. Если не сказать — отправил. Их высочество, как мне представляется, решил гульнуть в более раскрепощенном молодежном кругу. Тем более, в нем появились две просто