Влечение вечности - Хлоя Гонг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антон придвигается к ней. Поднимает ладони, проводит по ее лицу, запускает пальцы в волосы. Но не так тихонько и нежно, как гладил, пока она спала. Он не пытается успокоить ее, просто удерживает, чтобы как следует рассмотреть, подобно тому как инвестор, вложивший средства в некую ценность, подносит ее к свету.
– Ты дикое создание, внушающее ужас, понимаешь ты это или нет? – спрашивает он с дрожью в голосе.
– Так ты догадался? – в свою очередь спрашивает Калла.
Это настолько невероятно, что не укладывается в голове. То, о чем никто не сумел догадаться до резни в Эре и никто не додумался потом, хотя все прочие предположения одно за другим перебрали.
Все, кроме этого.
Антон испускает протяжный вздох.
– Это тело Каллы Толэйми, – шепчет он, – но ты не Калла, ведь так?
* * *
Девочка уже несколько дней ничего не ела.
Запасы в деревне истощились, поля в этом году не дали урожая. Девочка слышит, как взрослые шепчутся, что с почвой что-то неладно, но не понимает, что это значит. Ей знакомо только чувство голода, поселившееся в ее теле. И вечное утомление, от которого не спасают даже игры с палочками и ветками под деревьями с сохнущей листвой.
Когда являются захватчики, она видит их одной из первых. Всадников на конях, с мечами на поясе. Отряд с факелами поджигает дома, пламя окутывает каждую лавку, пожирает каждую тачку, прежде чем кто-нибудь успевает подумать о побеге.
Девочка кричит. Кричит долго-долго, но ее никто не слышит. До тех самых пор, пока огонь не сжигает все вокруг, пока деревню не окружают люди, объявившие себя посланниками дворца, представляющими интересы королевства Талинь. Больше вам не о чем беспокоиться, уверяют они, потому что все, кто здесь есть, отныне граждане Талиня и находятся под защитой двух могущественных королей.
Пепел не оседает еще много дней. Он забивается в легкие девочки до тех пор, пока она не перестает ощущать голод, потому что его вытесняет жгучая боль в пищеводе. Отвечая на чьи-нибудь вопросы, она не может сказать, потеряла ли она родителей, братьев и сестер, друзей. И неизвестно, то ли вторжение людей из дворца унесло их, то ли они к тому времени были уже мертвы. Ее воспоминания слишком туманны, разум не развит. Все, что она помнит, – это «до» и «после».
Девочка спит на улице у лавчонки в ту ночь, когда слышит о скором приезде королевской семьи. Ее ноги сплошь в струпьях от расчесанных укусов насекомых, одежда износилась так, что подол выглядит как длинная бахрома из ниток. Хозяева лавчонки выходят на улицу выплеснуть грязную воду из ведер, не удосужившись проверить, нет ли поблизости бездомных. Девочка успевает отскочить вовремя, чтобы ее не окатили, но хозяева все равно заняты разговором и ничего не замечают.
– Королевская семья Эра, – говорят они. – Хотят привезти нам подарки, принять нас в свое подданство.
Они презрительно усмехаются, но смотреть дареному коню в зубы не станут. Когда они уходят в дом, хлопнув дверью, девочка сразу забывает об услышанном, потому что разве ей когда-нибудь привозили подарки, разве хоть что-нибудь делали для нее?
В следующий раз она слышит о королевской семье, когда та прибывает в деревню. Важные гости, прикатившие в карете, несколько недель провели в пути, чтобы добраться сюда, на самую окраину новых территорий Талиня. Деревенские по-прежнему считают себя жителями приграничной области, последним населенным пунктом, где можно остановиться, прежде чем дорога приведет к скалистым горам вдалеке. Но если местные заявят об этом вслух, солдаты схватятся за оружие, вот все и держат язык за зубами. Молчат и лишь украдкой посматривают в сторону гор всякий раз, когда их спрашивают, чьи они подданные.
На толпу дождем сыплются подарки. Еда, обувь, украшения. Люди разражаются радостными криками, и трудно сказать, в какой мере они притворные, а в какой – искренние, вызванные обретением хотя бы жалкой малости в то время, когда у них нет ровным счетом ничего.
Девочка сторонится толпы. На соседней улице, где начинаются поля, она тычет в грязную лужу палкой. В это время рядом и раздается шорох. Вот так и получается, что рядом с ней больше нет ни души, когда к ней подходит незнакомая девочка – хорошо одетая, с прекрасными манерами – и смотрит на лужу, щуря глаза.
Принцесса, сразу догадывается деревенская оборванка.
– Что ты ищешь? – спрашивает принцесса. Одежда на ней такая красивая. Розовые шелковые рукава ниспадают почти до земли. Золотистый лиф ярко блестит под солнцем. Круглый головной убор, под который спрятаны волосы, усыпан таким множеством драгоценных камней, что мерцает от любого движения. – Лужа глубокая. Осторожнее, не упади в нее.
Девочка не знает, как отвечать. Даже говорит принцесса по-особенному: каждое слово произносит отчетливо, как в этой деревне никогда прежде не говорили. У девочки снова возникает жжение в животе. Исступленное, злое и нестерпимое. Хлеба ей недостаточно. Мало мелких подарков раз в жизни, когда кому-то вздумалось проехаться к приграничным областям.
Она хочет большего. Ей нужно больше.
Девочка поднимает взгляд.
Она хочет быть ею.
Со стороны гор налетает ветер. Девочка бросает палку в лужу, но не смотрит, как она тонет, опускаясь на самое дно. В тот момент она чувствует только, как сжимаются ее кулаки, как покалывает в позвоночнике, как отчаянный трепет пробегает по всему ее телу.
Она разом открывает глаза. И обнаруживает, что каким-то образом перенеслась на три шага от своего прежнего места. Чудовищная боль затмевает все прочие чувства и функции тела – встряхивает, терзает, раздирает каждую клеточку.
А потом мало-помалу боль утихает. Возвращаются ощущения: прикосновение пальцев к шелку, скованность ступней в тесных туфлях.
Она моргает. Раз, другой. Рядом лежит тело с раскинутыми по траве руками и скрюченными ногами.
Ногой она сталкивает родное тело в лужу, и пустой сосуд сразу тонет в грязи, надежно скрываясь в ней от чужих глаз.
* * *
Калла открывает глаза. А она и не заметила, как закрыла их. Порой во сне ей еще случается припомнить другой язык, из нынешней провинции Жиньцунь. Там пользуются двумя языками: на одном говорят с людьми, которые приезжают со всего Талиня, а на другом – только между собой. Но подобно другим ее воспоминаниям, это расплывается, теряет четкость, едва она пытается уловить его, и
