Жестокии развод - Ария Тес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе помочь его переодеть? – шепотом спрашивает Иван, я мотаю головой, посильнее себя обнимая.
– Нет, не нужно. Я сама.
– Хорошо…
Снова ненадолго замолкаем.
– Так, ну… – Ваня вздыхает и издает смешок, – Интерактивный получился вечер, м?
Бросаю на него взгляд.
Знаю, что он пытается разредить обстановку, но получается у него плохо. Сейчас. Все мои мысли плотно заняты сыном…
Я снова смотрю на Артура, а Иван тихо зовет меня.
– Галь…
– М?
– Прости, если я переборщил.
Что?
Пару раз моргаю и возвращаю к нему все свое внимание.
– Что?
– Схватил, грубо назвал и…прости, если я перешел черту, но иногда только так привести в чувства можно. И тут дело даже не в тебе. Он потом сам себя сожрет, когда в себя придет. Некоторые слова остаются с нами на всю жизнь, даже если мы вымаливаем за них прощение…
Я вспоминаю, как он говорил со мной, потом с Артуром. Осознание дела. Иван слишком хорошо знал то, что озвучивал, и что это значит? Когда-то в юношестве он сам допустил похожую ошибку? Обидел свою маму?…
– Мне жаль, что…
– Я благодарна, – перебиваю его тихо и снова смотрю на Артура, – Не злюсь, правда. Спасибо, что был рядом и помог мне…и ему.
Иван молчит недолго, а потом делает ко мне шаг, обнимает со спины и шепчет на ухо.
– Не переживай, красивая. Он тебя очень любит. Когда ты бухой, злой и тебе больно, ты приходишь туда, куда тянет твое сердце. Да, он наговорил кучу гадостей, но поверь мне…эти гадости на самом деле означали лишь одно.
– Что? – чуть сильнее сжимая его пальцы на своем животе, я прикрываю глаза.
Иван оставляет еле ощутимый поцелуй на моем плече.
– Я тебя люблю. Вот что.
Он не поэт. И он не философ. Его речи – это что-то на абсолютно простом и земном, но я знаю, что никакие красивому опусу сейчас меня выдернуть со дна не смогли бы. А это смогло.
Я поворачиваю голову на Ивана и улыбаюсь. Совсем слегка, но искренне, по теплому, с благодарностью.
– Спасибо…
– Брось, не благодари меня за правду. Ну что?
– Что?
– Переоденешь его и…где спать будешь? Хочешь…можешь прийти ко мне…эм…если тебе неудобно, я могу переночевать на диване. А если…
Мягко останавливаю его с тихим смешком.
– Какие жертвы. Не надо. Я буду здесь.
– Зд…здесь?
Выгнув брови, Иван перемещает взгляд на Артура, который развалился звездочкой и тихо посапывает.
– Уверена? Он у тебя…большой.
– Ничего страшного, – с нежностью отвечаю я, снова глядя на своего ребенка, – Я хочу быть рядом.
– Хорошо. Я…понимаю.
Он размыкает объятия, но не уходит.
– Тогда я тебе помогу.
– Что?
– Помогу, говорю. Давай. Надо переодеть детину, а то простынет еще…
Из груди рвется смешок, который Иван отбивает улыбкой. Больше он ничего не говорит. Молча помогает мне переодеть Артура, а потом переложить его на подушку. Уходит он тоже молча, но напоследок оставляет тихий, но крепкий взгляд, которым рассеивает все мои сомнения.
Поддержка.
Он означает поддержку и простое: я рядом.
30. Ты мудак или Артур? Галя
Я очень долго не могу заснуть. Смотрю на Артура, нежно вожу пальцами по его щеке – колется. Под подушечкам ощущается заметная щетина, и это выбивает из колеи, конечно.
Он так быстро вырос…
Уже взрослый мужчина, которого я до сих пор помню маленьким мальчиком. Самым тактильным из всех моих детей.
Артур часто пугался грозы или прибегал к нам в спальню посреди ночи, когда ему казалось, что в шкафу поселился монстр. Он очень любил обниматься. Он всегда касался твоей руки, потому что так чувствовал себя спокойно, а тут – бах! И он уже такой взрослый…
Хочется плакать.
Время летит слишком быстро, а иногда так хочется остановить его…вернуться обратно, где все было просто. Мне хочется туда, где Артур не скалился, а ласково тянулся, улыбался и шептал на ушко, что он очень сильно меня любит. Когда это закончилось? И закончилось ли?
Почему ты так сильно злишься на меня?…
В следующее мгновение Артур быстро потирает нос, тянется, а потом укладывает руку мне на живот и двигается ближе, утыкая лоб мне в плечо. Я улыбаюсь. В этот момент я улыбаюсь, пока в уголках глаз собираются слезы.
Мурашки. Счастье…
Ты есть еще внутри, и ты до сих пор меня любишь…а мне казалось, что это время безвозвратно утеряно. Может быть…еще нет?…
***
Когда я просыпаюсь с утра, Артура уже нет.
Артур
Я просыпаюсь тяжело и сначала не понимаю, где именно оказался. Незнакомая, полупустая комната, на окнах глухие шторы. Сколько времени? Где я? Что вчера произошло?
К сожалению, последнее возвращается быстро и с мерным, спокойным дыханием мне в затылок, многое становится на свои места. Я пришел к матери. Зачем? Я хорошо помню, что говорил себе, но насколько это была правда? Есть большие сомнения.
Я хотел ее увидеть. Злился? Да. Скучал? Тоже…да. Все внутри перемешалось и вылилось, во что вылилось, собственно. Я нажрался, снова наорал, и мне теперь стыдно.
Слова буйвола не выходят из головы. Я морщусь, хочу отплеваться, но они ложатся плотным пластом и не дают вздохнуть.
Он говорил правду.
Я без понятия, кто этот мужик вообще, но он говорил правду, и я наконец-то чувствую то, что изо всех сил старался игнорировать: свою совесть, свою вину. Она меня оплетает, не дает дышать, и, если честно, правильно делает. Надо было сразу все ей рассказать, а не поддаваться страху и идти потом у него на поводу. Отец поступил, как мразь, втянул меня, и как придурок я решил, что сбросить все это глубокое отчаяние на нее – правильно.
Снова злюсь.
Только теперь во тьме этой комнаты становится ясно, что больше всего я злился на себя самого. Мое малодушие ощущалось, как предательство, и раз уж я стал предателем, то падать на дно глубже казалось…простым мероприятием. Что такого? Куда хуже? А было, куда хуже, если честно, но ничего. Все свое "хуже" я заслужил, и мало. И поделом.
Медленно выползаю из ее объятия, сажусь и боюсь обернуться.
Я не хочу уходить, но как остаться? Тоже не знаю. Гордость немного щипает, только ее в этом уравнении все равно меньше, чем обыкновенного чувства всепоглощающей вины.
Морщусь.
Голову еще
