Зонты - Галина Маркус

Полнолунное

Опять зловещая лунаНайдёт в стогу свою иголку —Так наступают временаКровавых мальчиков и долга.

И беса нового рукаНе дрогнет бросить те же карты,Чтоб из окошка кабакаУвидел Принцип Фердинанда.

Война

Как страшно, но надо идти и стрелять.Из тёмных дворов, закоулков, подъездовПолзёт мне навстречу зловещая рать,Плодится, как будто подослана бездной.

И кажется, город не помнит людей,Сошедший с ума, посеревший от дыма.Ни лозунгов, ни вдохновенных идей.Как глупо. Как жутко… и необъяснимо!

У воронов – смерти предвестников – слёт,Заносит судьба угрожающий коготь.А кем был солдат нарисованный тот?Как трудно – нажать на курок и не дрогнуть…

Но валятся трупы, как мухи под стол.«Быстрей заряжай… На авось не надейся».Закон здесь понятный, закон здесь простой:Не ты, так тебя, не добро – так злодейство.

«Стреляй и патроны, смотри, береги.Кого тебе, мама, здесь может быть жалко?Ведь это не люди, ведь это – враги!»

…Мы вечером с сыном играли в стрелялку.

Старушка

Старушка – носочки в зайчиках,Случайная, неформатная.И как она здесь не смятаяСредь девочек и средь мальчиков?

Колготки зашиты детские.И точно: она – неместная.

Москва ведь не верит старости,Глаза отведёт презрительно.Быть слабым здесь унизительно,Достойно одной лишь жалости.

Москва ведь не верит бедности.Да разве же дело во вредности?

– Москва верит чёрным «Бентли».Сердца у нас всех – добрые.На каждом углу у нас – церкви.А в каждой душе у нас – доллары.

Я тоже – невиноватая,А деньги храню – в Ахматовой.

Мы сотканы – безразличием,Мы рядом – окаменелые.И это и есть – приличие,А не носочки белые.

Как можно – к лежащему кланяться?Упал – значит, был – пьяница.

Брезгливо подвинется девочка,Хорошенькая и ладная,Колготочки стильной сеточкой,А бабушка – дышит на ладан.

Да мы не такие уж снобы,Самим бы дожить – хорошо бы.

Пусть хрупкую эту ракушку,Морскою волною выбросит.Но Бог больше любит – бабушку,И бабушка всё вынесет.

А девочку модную… Что же?Её любит Бог – тоже.

Грешница

На теле остывают поцелуи,От страсти не опомнилась ещё…– Позора ледяные льются струиТебе на обнажённое плечо.

Накинуть шаль успеть бы… мысли странны:Как стыдно… ты не очень-то стройна…На травлю, на кошмар, на поруганьеЗаконом и людьми обречена.

Сочувствия не жди! А ты так долгоПыталась удержать слепую страстьК чужому мужу… Только всё без толку,И нынче суждено тебе пропасть.

Как им понять? Такие есть мужчиныНа свете, что сама себе ты враг,Но воля беззащитна перед ними…Как было устоять, скажите, как?

Куда тебя приводят фарисеиИ книжники – учёные мужи?Кто этот Человек? Он в самом делеЗлосчастную судьбу твою решит?

«Вот женщина, взята в любодеяньи…Учитель! – фарисея голос льстив. —Закон велит побить её камнями».…Он пишет что-то, голову склонив,

Вдруг, глаз не поднимая, тихо молвит:«Пусть выйдет тот из вас, кто без греха,И первый бросит камень». Вмиг умолклиВ толпе людской, лишь только услыхав…

Есть похоти духовные – сильнееПростых грехов. Тому, кто их постигЧто жалкое телесное растленье?А вдруг Он знает всё и в этот миг

Читает в душах? Как же быстро таетВокруг народ. Одна ты, посреди…«Никто тебя, гляди, не осуждает?И Я не осуждаю. Так иди

И больше не греши». Где сила страсти?Сей океан навеки усмирен.Свободна! Над тобою грех не властен.Что есть любовь, когда Любовь – есть Он?!

Пир

Я на большом Твоём пируЧерпала ложками икру,А притворялась нищенкой с вокзала.Вела продуманно игру,Слова, как мусор на ветру,На все четыре стороны бросала.

И кто-то даже слушал ихИ говорил: «Хороший стих»,Я – тьфу, тьфу, тьфу – и пряталась в сторонку.Но Ты меня разоблачил,Ты знал – без видимых причинМолитвы не читаю и иконки

Не достаю. Жую-плюю,Смеюсь, шлифую колею,Но хмурю лоб, зайдя в святое место.А со стола кладу в пакетОстатки пира – на обед,В Твои глаза посматривая честно.

А там, где пир – там и скандал.Да кто б меня перекричалПро совесть, про Тебя и покаянье!Но завершится пир, и светПогаснет. Мнений больше нет,И мне Ты про меня раскроешь тайну.

Ну а пока – я ем и пью,Меня пускают, как свою,Сажусь за стол и скромно прячу глазки.Нет, нет, плясать я не пойду.Я не люблю быть на виду,Мне – угощаться, им – пускаться в пляски.

Но я в сомненьях – веришь мне?Боюсь с Тобой наединеОстаться в тишине, звенящей грозно.Одежды нет, слова не те,Лишь мысли зримы в темноте,А их менять, наверно, будет поздно.

Ну а когда зажжётся свет —Пойму: меня, должно быть, нет.А может, и останется немножко.Мое «немножко» в эти дниВо тьму обратно – не гони,Ведь мне теперь достаточно и крошки…

Весы

Не сравнивайте горе на весах,Его считают в разных единицах:Своё, чужое… Сколько весит страх?И сколько надо мыла, чтоб отмыться

От клеветы? Ни капли новизны:Цвет кожи, кошелёк и медь на трубах…Когда весы черны (красны, грязны) —В итоге под чертою будут трупы.

А тяжесть добрых дел и лёгкость зла?Да, есть на свете бремя – пуха легче.Но кто к нему примерился и взял,Тот понял, что несли Христовы плечи.

Всё остальное – лживые слова,Без веса, наполнения и смысла.Могу поднять ведро – едва-едва,Но вдвое будет легче коромысло.

А взвесить время? Нить – или клубок?Разуйтесь, и часы снимите тоже,Взойдите на весы, чтоб мир умолк,И тихо прошепчите: «Подытожим».

…Берёшь чужое – отдаёшь своё,И тонна пустоты – совсем не тонна.Но в сумке, мною собранной в полёт,Весомее всего кусок картона.

Молитва

Облегченье моё Ты прими как молитвуБлагодарности трепетной. Нового дняПроиграть я боялась жестокую битву,Но беда и судьба не настигли меня.

Я, конечно, сильней бы себя наказала…Где ущербностью мне милосердье понять!Я привыкла давно начинать всё сначала,Всякий раз заводя чистовую тетрадь.

И нельзя-то сказать, что была я нечестной,Но решимость моя – до ближайшей строки…Завернула к метро – и как плоско и пресноПоказалось, звучат на листочке грехи.

Лучший способ соврать – отложить всё на вторник,Лучший способ забыться – в глаза не смотреть.Свежевыдранный лист уже выбросил дворник,Вот работка! Да в нём – тонна мусора ведь…

Но и вовсе расслабиться я не умею.Не приду – приползу… как обычно, в слезах…Я боюсь оказаться потерей Твоею,И боюсь, что захочешь меня наказать…

И никак мне не выйти из этого круга,Не умею Любить, чтоб иначе не смочь.Снова сердце моё замирает с испугом…А в руке Твоей – хлеб…Вот я – блудная дочь…

Вероника

Беснуется, орёт, смердит толпа,Пуста – от скуки, и страшна – от страха.Когда кресты чужим нести плечам,Любая казнь – вот зрелище! Аншлаг…«Распнут Его сегодня, как раба!»«Дойдёт ли сам? Упал, гляди, бедняга!»«И этот обещал разрушить храм?Туда Ему дорога!» …Каждый шаг

Даётся с мукой – сквозь кровавый потНе видно ничего Ему, наверно.«А кто это?» «Да просто шарлатан!Посмел себя Мессией называть».«А женщины, что плачут у ворот?»«О, эти ему верили безмерно!Видала стражу? Видно, неспроста,Согнали нынче конников и рать».

Людской волной сюда принесена,Ты смотришь на ужасное закланье.О, как истерзан этот Человек,Какие раны! Да плевки летятВ лицо… Наверно, страшная винана Нём, раз нет предела поруганью.Из-под залитых кровью тёмных векНе видно глаз. Вот третий раз подряд

Он падает, а сверху – крест. «Вставай!» —Удар. Тебя влечёт к Нему навстречу.И вы лицом к лицу – теперь держись…У грешников такой бывает взгляд?Да что с тобой? Как будто бы на крайЗемли попала ты и видишь вечность.И ты могла б свою поставить жизньНа то, что Он ни в чём не виноват.

Да что – невиноват!? Вдруг шум умолк,А может, просто стал тебе не слышен.Один перед тобой сияет лик,Но чем облегчить страшный этот путь?Срываешь с головы своей платокИ снова продираешься поближе.В запасе есть короткий только миг,Чтоб кровь и пот с лица Его смахнуть…

Подтёки, грязь и мерзкие плевкиСтираешь… Средь толпы ты потеряласьДавно, обыкновенная из жен.Ушла в преданье и кому-то – в стих.Пусть подвиги твои невелики:Всего-то состраданье, просто жалость.Но на земле по-прежнему блажен,Кто встретит Его взгляд в глазах чужих.

На остановке